Мой дом – Шуша

Некогда мне случилось беседовать с человеком большой и славной судьбы, жителем Карабаха, а точнее, города Шуша.

Его истории навсегда остались в моей памяти, и вот как их отзвук возникла эта повесть о разбитом и потерянном детстве карабахских детей, ставших беженцами.

Вся суть моего рассказа – это трагедия народа, боль каждого человека, которого в один день заставили покинуть отчий дом.

Наши «соседи», повинные в этом беззаконии, живут в вымышленном мире и не хотят считаться с реалиями жизни. Они почему-то уверовали в исключительность своего происхождения. Естественно, это ни к чему не привело, кроме страданий и мучений для обеих сторон.

Этим они оттолкнули от себя ряд прекрасных стран, таких как Турция, Грузия и Азербайджан. Ведь то, что выходит за границы реального, опасно и нелепо.

Помню знакомство, уже в Москве, с одним из причастных к трагедии моего народа. После долгого общения со мной факты о геноциде 26 февраля 1992 года заставили его задуматься. Затем он тихим голосом сказал: «Сожалею…»

Что говорить о сожалении? Да, оно разрывает сердце, но это сожаление бесплодное, и ничего не вернешь назад.

Мой народ считает Ходжалинский геноцид, да и все происходящее в целом, огромной несправедливостью по отношению к себе.

А несправедливость «прощается», когда про нее забывают. Азербайджанский народ ничего не забыл.

Сабит Алиев

Глава 1

Уже глубокая ночь, а я все еще думаю, с чего начать свой рассказ. Так много всего накопилось в душе…

Неделю назад я вернулся из Стамбула на родину. А сегодня днем, придя от доктора и приняв таблетку успокоительного, лег в постель. Свое положение в постели я ощущал левым плечом и внешней стороной бедра. «Надо попытаться уснуть», – подумал я, закрывая глаза.

Я обратился за помощью к доктору, потому что в последние дни совершенно лишился сна. Врач сказал, что пульс у меня учащен, зрачки расширены, нервы напряжены, но жизни моей ничто не угрожает. Он прописал мне теплый душ перед сном и успокоительное… Мне тридцать. Я – известный поэт, мои стихотворения печатают в журналах и литературных газетах. Литературное общество в республике, присуждающее премии за лучшие стихи, поставило мое имя среди первых в списке. Об этом было сказано по центральному телевидению, и меня начали узнавать простые люди. Где бы я ни бывал: в театре, ресторане, общественном транспорте – незнакомые люди, вытягивая шею, смотрели на меня. Почти все они щедро расточали мне похвалы, а некоторые прямо спрашивали, почему я еще не написал автобиографическую повесть?

Всякая известность сама по себе нарушает равновесие внутри личности. В обычном состоянии имя, которое носит человек – это его атрибут. Но в случае успеха имя будто отрывается от человека, разбухает, словно дрожжевое тесто, становится вроде капитала и в конце концов начинает своеобразно воздействовать на обладателя.

Я вовсе не хочу сказать, что не рад своему успеху. Наоборот, я счастлив. Очень трогательно, когда каждый второй тебя знает, и особенно приятно, когда ты предъявляешь свой паспорт, и, увидев, кто ты, тебе возвращают его с почтением.

Но стоило мне, вернувшись домой, лечь спать и закрыть глаза, мне сразу становилось страшно. Казалось, чужие люди ходят по квартире взад-вперед, и все они непонятно почему готовы растерзать меня.

Я ожидаю сна, как приговоренный – своего палача. Меня начинает знобить, хоть на дворе лето, и вдруг я будто проваливаюсь в бездонную яму и засыпаю. Сны, как известно, довольно странная вещь. Одно представляется в мельчайших подробностях, а через другое перескакиваешь, вовсе не замечая. Вот я вижу полутемную комнату, которую освещают две лампы, с массивной, обставленной вразброс желтой мебелью. Пахнет в комнате странно, как бы смесью лекарства и чего-то несвежего. Я сижу на стуле, надежно связанный по рукам и ногам.

Передо мной небольшой стол, за ним сидит в военной форме крепкий мужчина лет пятидесяти, с высоким лбом. Нос большой, с горбинкой. Большие глаза. На плече вышит красно-сине-оранжевый флаг.

– Предупреждаю, кричать нет смысла, вокруг ваших друзей нет. А ты что тут делаешь? – спрашивает мужчина хриплым