Разговор за рюмкой чая. Цена любви
Валерий Столыпин
В юности автор мечтал стать писателем. Старался, упрямо скрипел карандашами. Не стал, по причине отсутствия житейского опыта. Позже жизнь закрутила – писать стало некогда. Надеялся, что когда-нибудь потом расскажу обо всём. Оказалось, что память – весьма ненадёжная функция. Но мечта осталась. Когда возраст начал напоминать о себе пришло время подводить итоги. Багаж событий к тому времени был накоплен солидный, посему решено было кропать мемуары. Вот только писать за столько лет совсем разучился. Пришлось вспоминать правила грамматики, пунктуации и многое другое. Попутно выяснилось, что жизнь обычного человека никому, даже близким людям, не интересна. Тогда автор начал вести задушевные беседы и слушать. Есть у моих соотечественников сентиментальная особенность – желание исповедаться, выговориться, вывернуть наизнанку душу, особенно когда один на один да под рюмку чая. Попробовал – получается. С тех пор и пишу.
Валерий Столыпин
Разговор за рюмкой чая. Цена любви
Про врачебный инцидент
Было промозгло, ветрено, очень скользко, после ледяного дождя, а у Пал Палыча, участкового терапевта, как назло двенадцать вызовов на дом. Восемь он осилил, теперь шёл как на Голгофу к Марии Ивановне Прониной, удивительной пряничной старушенции с манерами аристократки, которая два раза в неделю оформляла срочный вызов.
Павел знал, что дело совсем не в болезнях, что бабуле не хватает общения. В первый раз, когда пришёл её спасать, Мария Ивановна встретила его настороженно, выглядела так, словно собиралась на спектакль в театр и сразу повела в гостиную, где исходил паром цветастый, под хохлому, самовар.
Стол был заставлен сухарями да сушками, сладостями, свежеиспечёнными плюшками. Старушка была жизнерадостна, бодра, словоохотлива и весьма активна: сходу пригласила за стол и потчевала, потчевала, потчевала… с шутками и прибаутками.
Отказаться было невозможно.
Визит к ней затянулся часа на полтора.
Теперь Пал Палыч заранее обдумывает, как избежать сладкоголосого плена, хотя раздражения и неприязни не испытывает: просто работы много, а на себя времени не хватает.
Осмотрев бабушку для порядка, Павел выписал рецепт, детально проконсультировал, отпустил с десяток комплиментов.
– Извините, Мария Ивановна, стемнело уже, а у меня ещё три вызова, один в вашем подъезде. Я ведь с утра на службе: шесть часов принимал на участке, два часа бюрократических отписок. Скоро уж два часа на обходе, а у меня маковой росинки во рту не было.
О сказанном Пал Палыч тут же пожалел, но было поздно: пришлось пить чай с сочниками и рогаликами.
После второй чашки Павел запросил пощады.
– А кто у нас заболел, не Фёкла Степановна, хворала она, это точно.
– Нет, не она. С этой дамой я уже познакомился на той неделе. Нет, – он достал журнал вызовов, – Акимова Люся Леонидовна. Ошиблись наверно, скорее всего Людмила.
– Всё правильно, Люсия она. Мама у неё из Словении, то ли сербка, то ли хорватка. Красивая девочка, даже очень. Что же с ней случилось, милок, молодая болеть-то?
– Простуда у неё. ОРЗ или грипп, разберёмся.
– Ты ей от меня вареньице передай. От простуды первое средство – малина. И смотри там – не балуй. Она девочка порядочная, одна теперь живёт. Надо будет завтра проведать.
Уходил Пал Палыч от больной постепенно, по одному шагу, после чего следовала ещё одна маленькая история из жизни, потом ещё одна.
Павел поглядывал на часы, открывал рот и… и опять слушал.
Время неумолимо приближалось к восьми часам вечера.
– Три вызова, три вызова, три вы-зо-ва, ещё три, – назойливо вертелось в голове.
Двадцать первая квартира была на седьмом этаже. Нужно было торопиться.
– Я уже думала, что вы не придёте, доктор. Заждалась, – прохрипела девушка с измождённым видом, каплями пота на носу и вымученной мимикой.
Пал Палычу очень импонировало, когда называли не врачом, а доктором. Он был из семьи потомственных лекарей, где слово врач недолюбливали, обходили стороной, находили его неприличным.
Его словно приласкали, погладили. Во всяком случае, настроение резко подпрыгнуло. Ещё этот очень знакомый, до одурени