Однажды в Орлеане

Как муха в басне Лафонтена,

Он жил, не ведая забот.

Его поместье в устье Сены

Давало неплохой доход.

Достаточный, чтобы трудиться,

Ища отраду в полотне.

Но дар огромный живописца

Жан-Жак любил топить в вине.

С полотен на него смотрели

Созвездия невинных лиц.

А он утеху на постели

Искал в объятиях блудниц.

Ему, художнику от Бога,

Удел отмерян не простой.

Кому даётся очень много,

С того и спрос совсем другой.

А он, к полудню встав с постели,

И повязав на шею бант,

По ресторанам и борделям

Спешил растрачивать талант.

Порой, пыхтя марихуаной,

Жан-Жак хватает полотно,

И в наркотическом дурмане

Рисует жирное пятно.

Каких полно на вернисаже.

Но он не Сальвадор Дали.

И почему-то до продажи

Его шедевры не дошли.

Охотней купят Афродиту,

Написанную в стили ню.

И лишь художник именитый

Способен продавать мазню.

Он сам бы не рискнул ответить,

Где натюрморт, а где портрет.

И потому картины эти

Не покупали много лет.

Художник в праздности и лени,

В плену пустых никчемных слов,

А также плотских наслаждений,

Кружился в омуте грехов.

Такая жизнь и исполину

Порой не очень по плечу.

Здоровье треснуло как льдина.

Пришлось наведаться к врачу.

По настоянью эскулапа

Он месяц не курил, не пил.

Мешок пилюль, микстур и капель

У фармацевта накупил.

Лекарства, выпив пару литров,

Увидел снова белый свет.

Достал этюдник и палитру,

Подрамник, кисти и мольберт.

Когда с очередной картиной

В салон наведался Жан-Жак,

Ему сказали в магазине,

Что приходил один чудак.

Его картины покупая,

Чудак спросил: – ведь говорят,

Когда художник умирает,

Цена их вырастет стократ?

Вниманье, не придав рассказу,

Обрадованно взяв доход,

Он в ресторан, явился сразу,

Решив отпраздновать Джек-пот.

Жан-Жак доволен несказанно,

Что творчество его в цене.

Вновь в кабаре и ресторанах

Он ищет истину в вине.

Опять потрачено немало

На женщин и на алкоголь.

Болезнь надолго не отстала.

К Жан-Жаку вновь вернулась боль.

Недомогание и боли

Опять испытывает он.

Забыв про праздность и застолье,

К врачу приходит на приём.

Он в кресле, лампа ярко светит.

И видит, словно в дивном сне,

У эскулапа в кабинете

Свои картины на стене.

Теперь нелепые вопросы,

Уже не смотрятся как вздор.

Красноречивее не просто

Ему поведать приговор.

Он болен, смерть не за горами.

Идёт Жан-Жак, не чуя ног.

К чему теперь вино и дамы,

Когда пора подбить итог.

На что он свой талант растратил,

Крутя Фортуны колесо?

Дурман, продажные объятья.

Он вспомнил Пабло Пикассо.

Как тот сказал в зените славы,

Своим друзьям на склоне лет,

Что толстосумам на забаву

Сменил талант на звон монет.

Со  временем, шагая в ногу,

Свои шедевры, не любя,

К почёту протоптал дорогу,

При этом потеряв себя.

Теперь пришло Жан-Жаку время,

Понять, почуяв жизни край,

Что, не засыпав в землю семя,

Увидишь, вряд ли урожай.

Всю жизнь парил под облаками.

А что он видел на пути?

Старик душой, хотя годами

Не разменял и тридцати.

Он должен написать картину

Под стать великим мастерам.

Ныряя в вечности пучину,

Вложить в неё весь свой талант.

Для патриота Орлеана,

Прекрасней не найти сюжет,

Чем подвиги Великой Жанны,

В неполных восемнадцать лет.

Не размышляя о кончине,

Жан-Жак слабеющей рукой,

Писал великую картину,

Не покидая мастерской.

Откуда только взялись силы?

Назло невзгодам и беде,

Писал, пока засеребрилось

На голове, и в бороде.

Охвачена огнём девица.

Немало лет прошло с тех пор,

Как на холсте у живописца

Под нею был зажжён костёр.

В очах её играет пламя.

Толпа от ужаса кричит.

Под взглядом девы Орлеана

Дрожат от страха палачи.

Живой пример перед глазами.

Непобедима Жанна д’Арк.

И холст с последними мазками

Музею передан был в дар.

Теперь ужасный рок не страшен,

И по булыжной мостовой,

Как серебрянкою окрашен,

Бредёт художник весь седой.

Уже не ощущая боли,

Прочь от невольницы своей,

Шага