Голос. Сборник рассказов

Валерий Вячеславович Бодров

Одиннадцать рассказов о современной жизни человека, о его чувствах, мечтах, поступках. Все совпадения являются случайными.

Валерий Бодров

Голос. Сборник рассказов

Бытие

Он вышел на пенсию по выслуге лет и имел тринадцать положенных тысяч от министерства обороны, потом ещё две восемьсот пожизненных ветеранских за вооруженные прогулки по воюющей Чечне. Подрабатывал охранником сутки через трое. Короче не бедствовал. Любил прихвастнуть в праздничной компании, что ему удалось упорством и терпением вырвать у государства, пусть не большой, но денежный кусочек пирога, что немаловажно в наше неблагополучное для пенсионеров время. Обычно, Анатолий Иванович, рассказывая о своих достижениях, медленно и со знанием вопроса крутил в пальцах папироску. Затем, её многозначительно раскуривал, как апофеоз цельного жизненного пути, сурово и задумчиво глядя впереди себя, словно снова проходил по этой нелёгкой дороге. Вдыхал с наслаждением дым победы над хитрыми государевыми слугами, обложившими его различными препонами на пути к заветной цели, но с честью им пройденными. Потом, принимал под фанфары тщеславия от растворённых в алкоголе и приманенных дармовой папироской слушателей фразу: «Такой молодой, а уже пенсионер. Повезло!»

Таким вот нехитрым способом Анатолий Иванович утверждал своё положение в привычном для него мире. Обычно, удивлённой похвалы, оставленной в его сознании, курящим собеседником, хватало до следующего календарного праздника или простой выпивки в гаражном кооперативе, где уже все знали кто он, и что он, но всё равно слушали, потому что разговаривать более было не о чем. Таким образом, Анатолий Иванович понимал, что ему делать по жизни и как себя вести с окружающими: немного свысока, с правильной ленцой, и чтобы после случайного якобы воспоминания, за случайной якобы выпивкой, оставались в собутыльниках проблески зависти, тлели и дымили, в израненной постылой работой судьбе, старой ветошью слова: «А ты вот так не смог! Так что иди, работай ещё лет тридцать и помни, кто ты есть».

А он? Что он? Обласканный своими устоявшимися представлениями и высиженным в штабной дежурке прошлым, уходил домой к жене, которая зависела от него: от его денег, от его милости, и пусть небольшой, но славы образа – всё-таки бывший, и парадная форма с погонами, в которой он маршировал по закрытому плацу отдела внутренних дел, ещё висела в шкафу.

Жизнь бы так и шла потихоньку, провинциально, и наверняка воплотилось бы в сыне, рождённом в назначенные сроки, и отправленным в школу на год раньше, чтобы не отсвечивал своей гениальной физиономией в непримиримых зрачках папаши. Но, как всегда провидение, гораздое на всякие заковыристые штуковины преподнесло неожиданный подарок. Жена, видите ли, имела небольшой талант к пению. И различные уроки для разрабатывания голоса, которые она посещала почти незаметно и тихо из раза в раз, вылились, наконец, в первый, определённо понравившийся публике концерт в местном дворце культуры. Тут-то Анатолия Ивановича и хватил русский «Кондратий», приходящий ко всем, чей человеческий образ не был занят с рождения размышлениями о красоте мира, а теперь маялся привычной пустотой внутри своего «я», и с презрением посматривал на другие, по-своему наполненные, творческие души. Отчасти, испытывая уколы зависти и разочарования в себе самом, отчасти, не понимая смысла происходящего.

Он сидел после концерта в коридоре собственной квартиры один (жена ушла отмечать удачное выступление в новогоднее кафе с новыми друзьями), звали и его, но он категорически отказался, и даже сбросил с себя захватившие его женины руки: «Да, занят я! Да, дома у меня дела!» – Настойчиво, с досадным пренебрежением, повторял он. Хотя дел у него никаких и не было вовсе, а если бы и нашлись, то отложить их не составило бы большого труда.

А теперь сидел на полу в ботинках и шубе, держал пыжиковую шапку в руке, и, зажмурив до синих кругов веки, не знал, не мог постичь умом, спрятанным в коробочку жизненных правил, что ему делать дальше. А делать что-то нужно было обязательно, потому что нельзя, чтобы