Глава первая

Каждый раз, когда на душе становилось скверно, я отыскивал предлог, чтобы уехать из своего провинциального городка в Москву хотя бы на несколько дней. Суета столицы быстро приводила в равновесие мое внутреннее состояние. Полный сил и энергии я спешил домой.

Обычно продолжительность поездок была от нескольких дней до двух-трех недель. Как жителю большого города, вероятно, время от времени хочется сбежать от шума, вони и суеты, чтобы не взбеситься от этого, так и у меня время от времени появлялось жгучее желание сделать обратное – окунуться в суету, встряхнуть себя, чтобы совсем не остановится в убаюкивающей монотонности провинциальной жизни. Мне просто нужно было каждый раз посмотреть на ту жизнь, которой я жил, с противоположной стороны. А противоположной стороной оказывался грохочущий, не слышащий, а если слышащий, то делающий вид не понимающего тебя город. Для меня таким местом стала Москва. Я знал, что каждая поездка закончится возвращением домой, где меня ждут. Туда, где можешь заниматься нужным на твой взгляд делом. Заниматься до тех пор, пока в этом деле ты видишь или можешь придать ему смысл.

Так было на протяжении пары десятков лет. Но все течет и не только меняется, но и заставляет меняться нас.

Если не считать двух моих двоюродных сестер и доброго приятеля со времен студенчества, в Москве у меня никого не было. Для меня большой город был тем местом, где можно было решить официальное дело или затеряться от внимания, которым невольно окружен каждый, живущий в маленьком городе или деревне. Именно тем, что никому до тебя нет дела на улицах большого города, мне и нравилась столица.

Меня всегда ожидал радушный прием у сестер, может, потому, что я не стремился испытывать их терпение и не надоедать им своими проблемами и долгим присутствием, а, может быть, потому, что каждое мое появление напоминало им их тихую и спокойную деревенскую юность.

Мне казалось, что моему приятелю наши встречи доставляли удовольствие. Он приложил массу сил и жизненной энергии, чтобы в свое время остаться в Москве и сделать, живя в ней, предельно возможную карьеру лингвиста. Каждая наша встреча превращалась в хвастовство с его стороны, которое, по моему мнению, ему было необходимо для сопоставления с возможностью доверительного анализа, подчеркивания своих успехов, целью которых было еще и еще раз самоутвердиться. Его привычка похвастать меня никак не трогала. Я прекрасно понимал, что делает он это только из-за того, что выплеснуть все это ему некому, а так хочется. Город большой, а одиночество не смотрит на это.

Еще мои крутые жизненные зигзаги были для него любопытны. Он прекрасно понимал, что в его жизни, подчеркнуто целеустремленной с конкретными простыми житейскими целями, не могло быть ничего подобного. Порой казалось, что рассказать о своих успехах и достижениях ему нужно было совсем не для доверительного анализа, а для иступленной защиты, которую он предпринимал, не отдавая себе в этом отчета. Я ему сыпал соль на рану, а он каждый раз пытался показать, что его жизнь совсем не хуже, а лучше, чем та, которой я жил. У него прекрасная работа в военной Академии, отличная большая квартира в хорошем районе Москвы, красивая и умная жена и две дочери, которые довольны положением дел. У него всего лишь мелкие житейские проблемы, которые, если не обращать на них внимания, решатся со временем сами. Жизнь тиха и спокойна. Она спланирована, налажена и прилагаются усилия только на поддержание определенного жизненного уровня.

А что у меня? Головоломки? Неустроенность? Бесконечное стремление в неизвестное с проблемами, которые порождаются больше и быстрее, чем их можно решить? Можно было увидеть именно такой мою жизнь, а можно было увидеть завидное упорство и веру в себя и своих близких. Можно было увидеть бьющую ключом жизнь, которая отрицала затхлость существования и была похожа на жизнь азартного игрока, который постоянно ставил на кон все, что имел. Может, я иногда и хотел бы жить по-другому, но знал, что по-другому мне просто не дано прожить эту жизнь. Я придумывал себе отдушины, которые называл бегством от тяжести положения.