Старый дом

Елена Владимировна Якунина

Капитан полиции расследует дело об отравлении пожилой дамы, чей обгоревший труп был обнаружен во время пожара в Старом доме. Один из свидетелей, видевших Облачное привидение в саду дома накануне пожара, на следующий день был найден отравленным тем же ядом, что и дама. Просмотрев архивные документы, капитан приходит к выводу, что преступления мог совершить человек, прекрасно осведомленный о прошлом бывшей хозяйки Старого дома Агриппины Маккиш, дочери ювелира Аркадия Бруковича, подозреваемого в свое время в пропаже желтого бриллианта из «Императорского Дома». А что, если убийца свято верит, что события, изложенные в городской легенде о проклятии семьи Маккиш, реальны, и решил выступить божьей мессией, чтобы остановить Облачное привидение, карающее потомков Агриппины? Или же он охотиться за золотом, которое оно охраняет?

ПРОШЛОЕ

1905 год

Глава 1. У постели умирающего ювелира

В просторной комнате, освещенной лишь керосиновой лампой, пахло горькой полынью, развешанной сухими пучками по тонущим в темноте углам, да кислыми щами, что готовила на кухне сердобольная повариха Христина. Однако никто не спешил раздвинуть портьеры и впустить хотя бы каплю свежего воздуха в покои больного. Так они и стояли, замерев, в изножье кровати, с тайной надеждой на скорую кончину мученика.

Высокая статная дама горестно вздыхала, прижимая к уголкам глаз кружевной платочек. На ней был строгий домашний наряд: аккуратная шелковая блузка с рукавами-буфами, клинообразная шерстяная юбка и узконосые туфельки на французском каблучке. Светлые густые волосы, собранные в высокий узел на затылке, поддерживал серебряный гребень. Несколько воздушных прядок легкими кольцами падали на высокий лоб, придавая прическе модную ныне небрежность. Но, несмотря на изящество, во всем ее облике сквозила тщательно сдерживаемая горечь ожидания близкой утраты.

Толстощекий юнец, опустив долу карие очи, в который раз пересчитывал паркетные половицы от кровати больного до собственных ботинок – ровно десять с половиной. Не выдержав монотонного занятия, еще больше ссутулился и широко зевнул. Тесный синий пиджачок, туго натянувшийся на юношеских плечах, робко треснул по шву. Брючные манжеты сочувственно колыхнулись на тонких щиколотках.

– Гектор, – недовольно прошептала дама, – твой дядя, будь он при памяти, всенепременно поставил бы тебе на вид подобные манеры. Потрудись впредь не проявлять неучтивости к несчастному страдальцу. И застегни пуговку на гульфике, будь любезен! Не уподобляйся босяцкой голытьбе! – добавила она, поглядывая на толстого человечка в круглом пенсне, который извлек из недр коричневого саквояжа стеклянную банку с извивающимися пиявками и принялся разглядывать их в тусклом свете керосиновой лампы.

– Но, маман! – неожиданно густым баском отозвался юнец. – Вставать с петухами третий день кряду – для меня невыносимо. Вы несправедливы ко мне, вы меня совсем не жалеете!

– Милый мой мальчик, – женщина повернула к нему бледное лицо, – ты оценишь мою заботу, когда уважаемый нотариус вскроет завещание Брука.

– На босяцких штанах гульфиков нет… – пробурчал невпопад Гектор, прикрывая рукой очередной зевок.

Между тем, вытащив из внутреннего кармана сюртука деревянную трубочку, маленький толстый доктор сосредоточенно оглядывал беспокойного пациента, почивавшего в тревожности на пуховой перине среди взбитых подушек. На осунувшемся лице больного резко выделялся заострившийся орлиный нос да ввалившиеся глазницы, очерченные темными полукружьями подрагивающих век. Рыжая всклокоченная эспаньолка торчала неприглядным пучком на узком подбородке. На потрескавшихся губах запеклась алая кровь. Мужчина пребывал в беспамятстве уже третьи сутки.

Приложив к груди больного фонендоскоп, доктор удовлетворенно крякнул.

– Молодцом, мистер Брукович, молодцом. Но пиявочек мы все же опять поставим… Милейший! – обратился он к Гектору, продолжая простукивать пухлыми пальцами грудную клетку мужчины. – Могу ли я попросить вас об одолжении передать мне вон ту баночку с комодика?

– Но я же не прислуга, в самом деле, – скривился, было, юнец, но матуш