Волшебная опера
Александр Александрович Еричев
Чтобы вас считали гением, мало просто быть таковым. Необходимо подтвердить это, заявить о себе, предоставить на суд общественности нечто гениальное. Герберт придумал новое изобретение, которое навсегда вписало бы его имя в историю. Но тёмные желания поработили его душу, когда он приобрёл себе раба. Мальчишка не имел понятия, в какую жестокую игру с ним играет хозяин. Но ничто не может продолжаться вечно…
Александр Еричев
Волшебная опера
Кажется, это было всё-таки осуществимо.
Герберт фон Гойзнер ощущал лёгкий внутренний трепет и душевный подъём, сравнимый разве что с тем, когда он составлял удачную партитуру для своей новой оперы. Но то, что родилось у него в голове, было чем-то безусловно необыкновенным. Наверное, Жозеф Плато чувствовал нечто такое же, когда придумал своего «обманщика зрения». Но то была лишь персистенция, незаурядная инерция человеческого зрения, общеизвестная ещё в Китае. А ведь фенакистископ Плато, по сути своей, был трансформацией дедалеума китайского образца 180-го года нашей эры, который был изобретён Дин Хуанем. Но мировое сообщество считало дедалеум наследником, а не прародителем. Герберту думалось, что Уильяма Джорджа Горнера это мало беспокоило, ведь именно он, а не китаец древности, известен миру, как человек, придумавший это устройство.
В свою очередь его изобретение, находящееся сейчас лишь в стадии выдумки, будет куда более грандиозным и сумеет оживить его произведения, наполнив их тем самым волшебством, какое сам он всегда видел в них.
Герберт размышлял об этом, пока его прекрасная жена Элизабет стонала под ним. Да, он считал её настоящей красавицей, к тому же благовоспитанность Элиз ему импонировала с самого момента их знакомства в Париже, на той самой премьере балета «Сильфида» в Гранд-Опере, когда неподражаемая Мария Тальони исполнила немыслимый танец на пальцах ног. Однако консервативность жены его утомляла. Он исполнял свой супружеский долг без энтузиазма и настоящего желания, лишь имитируя и то, и другое, буквально принуждая себя к эякуляции. Они были женаты уже три года, и каждый день последнего из них он задавался вопросом, как же он решился на такую глупость?
Наконец, всё было закончено, и Герберт повалился рядом с супругой, закрыв глаза и чувствуя невыносимое отвращение к Элиз, которая тут же прильнула к нему и нежно поцеловала в щёку.
– По милости Божьей, этот акт любви принесёт нам с тобой дитя, мой любимый муж.
Она всякий раз уповала на вымышленного бога, прекрасно зная его отношение к этому вопросу. Сам Герберт был человеком науки, верящим в силу только лишь сознания и воображения. И пусть многие светские прогрессивные изобретатели и учёные не ставили его с собой в один ряд, он считал себя к ним принадлежащим, потому что создание столь безукоризненных партитур, какие производил он и по которым ставились производящие фурор оперы, требовало действительно высокого интеллекта и гибкости ума. А когда он изобретёт то, что придумал недавно, то всем придётся признать его уже как выдающегося многогранного гения.
– Герби?
Он не смог сдержать вздох разочарования.
– Что случилось, Элизабет?
Она помолчала. Потом задала вопрос, ответа на который он не знал:
– Ты любишь меня?
Он хотел сказать ей, что любит только то, что делает, любит ноты и то, как они образуют цельное произведение, любит и то, как готовое произведение воздействует на слушателей во всех уголках культурного мира, навсегда прописывая его имя в анналы истории. Но разве женщина способна понять это? И разве она это хочет услышать?
Ему казалось, что он никогда никого и не любил. Ни родителей, которые души в нём не чаяли и дали ему лучшее образование, на которое он мог только надеяться. Ни друзей, имена многих из которых он даже не сразу мог вспомнить. Ни жену, по дурости своей на которой однажды женился.
– Я уважаю тебя, Элизабет. И мне льстит то, что могу представлять тебя людям, как свою супругу.
Видимо, ответ её устроил, раз она продолжала лежать так, как и лежала, положив ладонь ему на грудь.
– Ты точно хочешь отправиться со мной? Не буду ли я тебе обузой?