ВСЕРЬЕЗ

Обстоятельства

Направленья традиций, новаций

Бередит потаенный маршрут,

Он нигде не желает назваться,

Фигурируя тут как не тут.

Сивый миф геологию учит

Копать глубже всяческих недр:

Полней запредельная участь,

Чем земной испаримый резерв.

Индустрия для нужд обиходных

Берет у природы сырье,

А природа и в кланах, и в клонах

Возьмет непреклонно свое.

В узине, что зовется оседлость,

Года сплющат каждый хребет,

Увеличивая повсеместность,

Где нас положительно нет.

Гибло в свете таких полаганий

Коченеют завет и статут.

Божью искру в земном балагане

Исповедует изгнанный шут.

«Тени, смело отставшие от категорий Олимпа…»

Тени, смело отставшие от категорий Олимпа,

скатились в шумливое царство зеленых понятий,

где жмых, потайные шипы, откровенная липа

знают, как быть; где догадки готовы поклясться.

Олимп чудотворно врачует свои аксиомы,

если их надорвут, уходя, сумасбродные тени,

что в сфере низинных реалий сгущают фантомы,

режут вкось по живому банально избитые темы.

Однажды, раздернув сплетения мглы, беспримерно

снизошло Олимпийского света блаженное эхо

и, ударившись об умозренье слепого Гомера,

разлетелось к оплотам веков гомерическим смехом.

На войне как на войне

Часовые стоят в авангарде,

Мутный ноготь скользит по карте,

Застывает на белом пятне.

Оно ниоткуда берется,

Едва различимо смеется,

Когда стойкость лежит на войне,

А тактику всякой задачи

Понимают не так, а иначе

И жизнь отдают за так —

Цели, цензы и ценности лживы…

Брезжат сущие альтернативы

Тем, кто в сути Земле не земляк.

Сверхчеловеческое

Заступает за крайности сверхчеловек,

Его тень, не рискуя, давно оторвалась,

А все постулаты из альф и омег

Помалкивают, в обстановке теряясь.

Разрываются формулы личных блокад —

И бегут в капилляры запретные токи

И что-то еще – напролет, невпопад,

Задев намагниченной мысли отеки.

Воздух, с лазурной подсветкою, чист,

Не заражён всенародным дыханьем;

В отдаленье играет эфирный флейтист —

Не ангел, не демон, а царь ликований.

Обманчив за гранью рутины финал —

Доходишь до точки, а там запятая.

Субъект, что в себе человека попрал,

Меж валентностями новизны западает,

Всё выбирая на риск свой и страх,

А всего ничего по шкале Абсолюта;

Для жизни, висящей на хрупких костях,

Лишь костоеда снисходит оттуда.

Деформирует цифры обратный отсчет,

С ними еще как-то нужно считаться;

Тот, кто стал хомосапиенс наоборот,

Пока не лишился проклятой матчасти.

Не дается единственно верный прием

В хаосе рвенья и манипуляций,

Отзвучавшие в косности amen и om

Теперь ни на чем не умеют сказаться.

Сам Заратустра не так говорил,

Как следовало б. Его темный кумир —

Белокурая бестия в вечность влюбилась

И вены рвала… Или с жиру бесилась

И на щит поднимала трансжир.

«Информацию о сердцеедах…»

Информацию о сердцеедах

принимает не к сведенью донор,

а всегда близко к сердцу берет.

Третьим миром помазанный Рерих

для расцвета своих гармоний

на «Алгебре» правил штрихкод.

Вера блуждающих миссий

потеряла свои постулаты

и горою стоит ни за что.

С корабля убежавшие крысы,

в пароходстве лишаясь мандата,

узнали про гамбургский счет.

Солнце нежит стило и стилеты,

печется о библиях шатких,

явно перегревая их суть, —

и в любой стороне сего света

шебуршат их сухие остатки,

пока мокрое дело да суд.

«Заблуждения сброда, разброды…»

Заблуждения сброда, разброды

Соборности вносят объём

Дутый в бесповоротность народа

На привычном пути нелюдском.

Прирожденные светочу тени

Так, бывает, узоры сплетут,

Что дает он на ниве суждений

Не плоды – химерический фрукт.

Масса-магма, накрыв с поличным

Обжитого пространства кусок,

Знает: в ходе вещей неритмичном

Неизбежен и этот наскок.

Свечи, звоны и шик веночный

Рекламируют вечный покой,

А тот, кто его лишь пророчит,

Представляет не той стороной.

В любой из земных ситуаций

Брезжит сверхгалактический луч —

Может, пешка вселенских паяцев,

Может, к вы