Перед вами дневник юной девушки.
Его страницы день за днем отражают окружающий мир, неведомый для здоровых людей. Чем живут и дышат инвалиды…
Тетрадь порой становится единственным свидетелем переживаний, выпадающих на долю больного. Сомнения, радости, тревоги — все доверяют ей, даже то, что умалчивают в разговоре с самым близким человеком. Эти дневниковые записи часто единственное откровение перед собой.
г. N*, ГИТО
17 октября.
Я снова нахожусь в институтской клинике. В окружении незнакомых людей. Под их изучающими взглядами чувствуешь себя не очень-то уютно, и очень хочется плакать. Первая попытка наладить контакт с жителями 223-й палаты не удалась. Чтоб хоть как-то отвлечься и занять себя, села писать.
В палате – семь человек. Если по порядку, как находятся кровати от двери, то будет так: двенадцатилетняя Оля, шестнадцатилетняя Марина, Лена – ей девять лет. Наде – четырнадцать. И, вероятно, самая старшая – Нина. Я лежу между Надей и Ниной. Как я заметила, Олю почему-то недолюбливают, а вот почему – не могу понять… Все в нашей палате лежат «с ногами», большинство с аппаратом Илизарова. У Нины такой аппарат на бедре правой ноги. Марине и Оле это еще предстоит. Дина косолапила, теперь ее нога полностью в гипсе, а Лена и Надя с ДЦП, как у меня, но в более легкой форме. Лена ходит сама, а Надя с костылями. Я вот написала в нашей, а сама думаю, что навряд ли скоро привыкну. …Меня, судя по всему, встретили недоброжелательно. Не могу понять, чем я им не понравилась, или их настораживает мое единственное средство передвижения – кресло-коляска (я не могу самостоятельно ходить). Обидно, смотрят на меня как-то недовольно, вроде бы говоря: нувот, положили ту, за которой особый и индивидуальный уходнужен!.. А я все делаю сама. Слезы так и подступают, как бы не зареветь – вот будет номер!
Мы с Лидой (моей близкой подругой), вчера просидели почти полдня – смеялись и грустили, разговаривая, вспоминали наши детские и школьные годы, строили планы, исходя из того, что неопределенное время мне придется провести в больнице… У меня много подруг, но она мне всех дороже и ближе, и, к слову, еще наши матери дружили.
Из палаты я почти не выхожу, пока стесняюсь… да и повезло – в первый же день моего пребывания дежурит медбрат. Среднего роста, смуглый и черноволосый, вероятно, студент мединститута. Смотрит так, будто хочет сказать: а это что за птица такая?.. Когда меня только привели в отделение (я в этой клинике лежу повторно, это было года четыре назад), познакомилась с одной девчонкой из К*, Ирой зовут. Лежит она на обследовании: что-то с ногой, хромает. Вроде бы девчонка ничего, хорошая. Недавно заходила сюда, ко мне, и мы поговорили немного.
Скоро отбой. Нина куда-то ушла, и без нее все стали как-то разговорчивее. Видно, тиранит она тут всех. К Марине пришла Света из соседней палаты, сидят, разговаривают о разном. Несколько раз заходил медбрат, гонит Свету, а она и в ус не дует.
Заметил, что я сижу и пишу.
– Спать надо… укладывайся!
Я это пропустила мимо себя. Малыши улеглись, Нины нет, Марина со Светой сидят, а я жду, когда потушат свет.
18 октября.
Вчера несколько раз заходил в палату медбрат, гнал от нас Свету.
И, наконец, выйдя из терпения, сказал:
– Девчонки, ну, в самом деле, спать пора, уже десять!.. – и мне: «А ты долго еще сидеть будешь?.. раздевайся!»
Я не очень-то любезно (а что он в самом деле!):
– Как же, сейчас прямо все и сниму… – и отвернулась.
Это, видно, его не смутило. Такого попробуй смути! Сам кого угодно в краску вгонит!
– Ну, я свет потушу, смотрите у меня…
– Выключай, Саш, он нам не нужен! – крикнула Марина, когда он уже закрыл дверь.
Свет потух, и вдруг Света спрашивает у меня:
– Тань, а у тебя есть жених?
Я удивилась:
– Зачем тебе это?
– Просто так. Есть?
– Ну… допустим.
– А у меня в армии. А у тебя?
Я смолчала. Говорить не хотелось. А она все сыпала и сыпала свои вопросы, так что я, не выдержав, сказала:
– Давай не будем на эту тему говорить, а?..
Потом по очереди вслух читали стихи.
Сразу после завтрака пришла мой врач Лидия Константиновна (Л.К.). Она и тогда, когда я лежала тут впе