Инструктор. Первый класс

Андрей Николаевич Воронин

Инструктор

Бывший инструктор спецназа ГРУ России Илларион Забродов снова берется за оружие. Ему удается вычислить ученого-маньяка и предотвратить глобальную катастрофу.

Андрей Воронин

Инструктор. Первый класс

© Подготовка и оформление. Харвест, 2009

Глава 1

Воскресенье выдалось сырым, пасмурным и относительно теплым – прибитый снаружи к гнилой оконной раме старенький термометр показывал четыре градуса выше нуля, а то, что синоптики скромно именовали туманом, более всего напоминало облако, уставшее без цели и смысла мотаться над центральными областями России. Переменная облачность, наблюдавшаяся над городом Песковом накануне, в субботу, в воскресенье уже представлялась некоторым его обитателям не то сном, не то досужим вымыслом охочих до беспардонного вранья синоптиков, а прошедшее лето вспоминалось с трудом, и воспоминания эти выглядели не более правдоподобными, чем дошедшие до наших дней мифы Древней Эллады.

К вечеру, однако, погода переменилась. В сумерках, которые в это время года наступают рано и длятся совсем недолго, сырой воздух был таким же неподвижным и мутным, но в темноте тучи незаметно ушли в неизвестном направлении, туман рассеялся, и в небе, на которое никто не удосужился взглянуть, засверкали крупные звезды. Из-за покосившихся черных заборов в частном секторе (который, к слову, составлял девяносто процентов жилого фонда города Пескова) с самого утра начали выползать клубы белого горького дыма – хозяева, пользуясь погожим деньком, жгли опавшую листву.

Вдыхая этот горький осенний запах под натужный скрип педалей своего дышащего на ладан дамского велосипеда, Клим Зиновьевич Голубев неожиданно для себя вспомнил, что именно в такой погожий осенний денек двадцать лет назад они с Мариной решили пожениться. Небо в тот день было таким же голубым, и прозрачный воздух так же пах горечью сжигаемых листьев. Точно так же золотились полуоблетевшие липы на единственном в городе бульваре, так же пламенели поредевшие кроны старых кленов на церковном погосте и шуршала под ногами опавшая листва. Они шли взявшись за руки, и казалось, нет ничего прекраснее этого прикосновения теплой и нежной девичьей ладони с трогательно тонкими пальчиками. И еще казалось, что нахлынувшее счастье будет вечным, что бы ни случилось, как бы ни повернулась жизнь.

С трудом крутя несмазанные педали, Клим Зиновьевич горько усмехнулся. Молодым людям свойственно думать, что они – единственные в своем роде, отличные от всех прочих представителей рода людского, что чувства, которые испытывает влюбленный юноша, не испытывал до него ни один человек и дальнейшая судьба подхваченного вихрем гормональной бури сопляка, естественно, не имеет ничего общего с серым будничным прозябанием, из которого состоит жизнь старших поколений.

Но годы идут, и в один далеко не прекрасный день ты вдруг обнаруживаешь, что волосы на голове поредели, зубы испортились, блеск в глазах потускнел, а сияющие перспективы подернулись туманной дымкой и растаяли, как мираж. Юношеские мечты вспоминаются смутно, с печальной улыбкой, а между тобой нынешним и тем пьяным от счастья юнцом, каким ты был когда-то, пролегла топкая трясина однообразно серых будней, и нет ни возможности, ни, что страшнее, желания проделать этот путь в обратном направлении. А впереди уже сгущается мрак; идти туда не хочется, но река времени неумолимо и безостановочно несет тебя к неизбежному концу…

С этого дня начинается постепенное прозрение. Сначала ты обнаруживаешь, что не нужен обществу, стране, государству – словом, внешнему миру, который превосходно обойдется без тебя и даже не заметит твоего исчезновения. Потом оказывается, что ты неинтересен тем, кого по наивности считал своими друзьями; еще какое-то (как правило, очень недолгое) время спустя выясняется, что ты точно так же неинтересен собственной семье, после чего становится ясно, что и самому себе ты не нужен и неинтересен.

Большинство людей устроено настолько примитивно, что им такие мысли даже не приходят в голову. Они живут сегодняшним днем – мучаются, как бессловесные животные, от многочисл