Самоизоляция порядком надоела уже на третий день. Не то что бы я маялся – всегда есть вещи, которыми можно заняться. Вынужденное затворничество изматывало морально. Угнетало пребывание в замкнутом пространстве, однообразие быта. И внешне словно ничего не изменилось. Даже рабочие обязанности выполнялись по-прежнему. В блоке находился кабинет, где стоял компьютер, приборы.

Сложность заключалась еще и в том, что изоляция протекала на другой планете. И изолировались мы от остальных участников вахты. Своего рода самоизоляция в самоизоляции. Посреди совершенно необитаемого мира, где кроме тридцати человек на базе для исследований не было больше ни одной живой души.

Планета по виду напоминала Землю. Помню, когда челнок отстыковался от корабля, чтобы доставить нас сюда, у многих возникло ощущение, словно мы никуда не улетали. Тут многое походило на наш мир – моря, океаны, реки, горы, континенты. Вот только в планетных водоемах никто из нас никогда не купался. В них не водилось никакой живности. По всем показателям состав воды почти не отличался от земной. Кроме одного. Необитаемости. Морская была слишком соленой для земной – вроде воды Мертвого моря, речная – слишком пресной. Настолько, что пить ее оказалось невозможно. По крайней мере, так нам говорили. Я никогда в жизни не был на Мертвом море, а пресную воду дома всегда обрабатывали, чтобы она ничем не отличалась от бутилированной. Здешняя вода из реки словно подверглась десятикратной обработке. Слишком стерильно – организм такую не принимает.

Когда-то давно, в прошлом веке, рассказывают, все было по-другому. В море купались, в речке ловили рыбу, а воду пили прямо из-под крана. Как жили эти люди? Неужели не боялись инфекций? Иногда мне казалось, будто исторические сведения намеренно исказили. Ну не могло просто так происходить. Свои мысли, впрочем, разумнее держать при себе.

На станции находилась специальная установка, которая забирала воду из реки поблизости и особым образом подготавливала. Только тогда ее можно было употреблять. Поговаривали, что первые земляне, рискнувшие попробовать воду из речки, потом долго болели. Их пришлось изолировать – совсем как нас сейчас. А также и вступивших с ними в контакт, потому что у всех обнаружился вирус, передающийся воздушно-капельным путем. Через три недели люди выздоровели, но это затормозило течение первой экспедиции.

На планете отсутствовали не только обитатели водной среды. Здесь не наблюдалось животных и птиц. Абсолютно никаких. Не было насекомых. Зато бурно процветал мир флоры. Все эти гигантские папоротники, огромные деревья, кусты в три человеческих роста. Папоротниками называли такие растения условно – просто они форме походили на земные. Деревья вырастали, отживали свой век, умирали, падали всем весом на поверхность планеты – фантастическое, скажу вам, зрелище. Внизу они разлагались на протяжении долгих месяцев.

А поскольку смены времен года в этом мире практически не наблюдалось, климат представлял собой нечто вроде земных субтропиков, бразильских джунглей. Или первобытного мира времен динозавров. Без всякого намека на них.

Одним словом, здешний мир – еще та загадка. Я читал в учебниках, как воодушевились ученые в 2010-х, когда Хорос открыли. То время – бум обретения экзопланет. Это в наши дни мы понимаем, что многие из открытий являлись гаданием на кофейной гуще. Тыканьем пальцем в небо. Несовершенны были телескопы. Землеподобных планет на самом деле в разведанном космосе наберется едва ли с десяток. И наша – первая, куда ступила нога человека.

Она вращалась вокруг одноименной звезды, находящейся на расстоянии двухсот световых лет от Солнца. Тогда исследователи писали, что это – одна из немногих, действительно пригодных для жизни. Только двести световых лет казались просто огромным препятствием.

Прошло столетие, человечество изобрело возможность быстрого преодоления расстояний между звездами – субнейтринный двигатель. Потом построило корабли, способные выполнять при помощи такого двигателя прыжки в межзвездном пространстве. И вот мы здесь, на Хоросе. Через год полета. Или прыжка. Третья экспедиция.

После двух перв