***

Я Русской печкой был согрет,

поэтому живу и знаю,

тепло ее уж много лет

мне сердце в холод согревает.

Пусть голос мой пока что тих,

в самой душе его истоки,

я честно вкладываю в стих

судьбой навеянные строки…

Уснуть и проснуться в Застойные…

Равновесие и тишина

нерушимая до глубины,

мир дышал ароматом сна

запоздавшей на миг весны,

и казалось вся жизнь впереди-

наконец-то тепло пришло

и толкало- давай, иди

к добрым людям творить добро,

и дорога манила вдаль

захватив мою душу в плен,

но судьбы разметал календарь

ветер Сказочных перемен…

И давно уж белы виски-

не случайно как снег белы-

мне никак не собрать листки

улетевших надежд былых.

Мне так хочется тишины,

пусть за все заплатив сполна,

снова ждать как тогда весны

в мире добрых надежд и сна.

Не тот Футбол.

Выигрывали, было ведь когда-то,

а нынче хочешь смейся, хочешь плачь,

но только та игра- игра богатых

«Миллионеров» что гоняют мяч…

Дворовые команды- их не стало,

что в городах, что средь российских сел

и в Догонялки то играют мало

есть Интернет- какой уж там Футбол.

В рекламах же которым нету веры

и не за просто так, а за Навар,

все те же игроки-«Миллионеры»

расхваливают импортный товар,

их в основном всех Перхоть беспокоит,

и если верить нынешней молве,

с таким недугом и играть не стоит-

коль Перхоть та засела в голове…

Выигрывали, было ведь когда-то—

когда с Футболом крепла молодежь,

и что искать сегодня виноватых,

да и на Поле вряд ли их найдешь.

Орехово.

Подожди меня маленько

и на днях приеду я,

деревенька-деревенька

деревянная моя.

Я Ореховским родился,

был Ореховским в миру,

если помирать случится

я Ореховским помру.

Все тропинки здесь знакомы

и поверьте, как-нибудь

я всегда к родному дому

отыщу без карты путь.

Поредела? Эко дело-

на задворках прет трава,

заросла и запустела,

но пока еще жива.

Поживи еще маленько?

Без тебя в родных краях

будет скучно, деревенька

деревянная моя…

В белом пространстве зимы.

Я на белой бумаге зимы

набросал свои главные строки,

а на них уж сугробов холмы

да Ракитник склонился убогий.

Этот жуткий сквозняк у окна

о хорошем все выветрил думы

и еще белизна- белизна

мне мешает о будущем думать.

Вот и старость явилась ко мне,

в нетерпении стоит на пороге,

а я отдал  холодной зиме

свои первые, главные строки.

И лист осенний упадет…

Нет, я не стану предрекать,

я просто чувствую и знаю-

стремясь признание сыскать

себя в забвение загоняю…

Недолго- отгорит душа

и время с бытом вперемешку

не напрягаясь, не спеша

погасит страсти головешку

и лист осенний упадет

на место что дышало жаром,

и одержимость отпадет

сковырнутым пчелиным жалом,

и зуд поэзии меня

уже ненужного покинет,

померкнет дух мой полиняв,

а после выветрится имя.

Быть может Богу одному

я был хоть чем то интересен-

пусть так- я отдаю ему

судьбу стихов своих и песен.

***

Жизнь мои руки не холила-

дерзко прошлась по мне жизнь:

жестких мозолей оскомина

в сердце  рубцами лежит,

пальцы к любимой Гармонике

тянутся реже теперь,

сумерки на подоконнике,

наглухо заперта дверь,

Рюмку поднять получается,

только не сразу поймешь

то ли вино проливается,

иль разбегается дрожь,

мечется сердце ретивое

(кровь по сосудам спешит),

а на конечном пути его

жилкою старость дрожит,

капля за каплей роняется,

скатерть набухла пятном

и ничего не меняется-

все на потом, на потом…

Когда зима

Опять все белым снегом замело

и стынет в жилах кровь от лютой стужи.

Какое там душевное тепло

когда зима и в сердце, и снаружи,

когда без спроса ворвалась метель

по своему всю жизнь переиначив

и я совсем растерянный теперь

от этих перемен вот-вот заплачу,

и сев в сугроб ругаю сгоряча

тот ветер что меня толкает в спину

и годы что пронес я на плечах

за сотни километров в эту зиму,

и страха привкус чувствую во рту,

и не на что в дороге упереться,

и вот уже глотает пу