Мы здесь

Данила Решетников

Небольшой рассказ о потере сознания. Когда трудно понять, где находишься, откуда растут щупальца одиночества и как страшно порой становится, даже если ты понимаешь, что видишь сон. Содержит нецензурную брань.

Ее дыхание. Жаркое, неотвратимое, оно оставляло капельки влаги на душе, отгоняло прочь неспокойные мысли, оседая поверх каждого, поднятого морозом на дыбы, волоска, выраставшего из лица моего. Ладошки в перчатках кожаных, обхватившие руль мотоцикла, потными становились. В моем взгляде не было ничего. Я лишь ехал вперед, прищурившись, собирая ресницами хлопья белого снега. Глаза приходилось время от времени закрывать. Иногда я слышал, как автомобили сигналят мне. Иногда, как водители, остановившись по соседству на светофоре, балуют мои уши и всех вокруг, кто ехал с открытыми окнами, изобретательным красноречием. В эти мгновения я бросал на них взгляд пустой свой, холодный, обжигая безразличием, вынуждая свирепеть еще пуще прежнего. Голова Кати лежала на плече. Она безмолвно сопровождала меня. Поддерживала во всем своей тишиной. Такой единственной, в этом буйном, шумном мегаполисе которой уже не сыскать. Чуть повернувшись, я кончиком носа стащил шапку со лба ее и чмокнул обмороженными губами в смуглый островок кожи. Затем оторвал от руля одну руку и показал лысому водителю на черном внедорожнике средний палец. Улыбнулся нагло и дал деру на желтый свет. Проскочил. Сердце застучало так, что в этой суматохе громкость его ударов стала вполне различимой. Я зажмурился несколько раз, чувствуя, будто запрыгнул на быка сумасшедшего и пытаюсь на нем удержаться. Вокруг зеваки испанские. Повсюду песок, гравий, оглушительные крики усатых лавочников и барышень пышногрудых, темноволосых. Я смотрю на них взором запутанным. Растерянностью дышу…

– Саша! – послышался Катин голос.

Я замотал головой, пытаясь найти ее в толпе круглолицых дам. Ничего не выходит. Бык бьется, словно в конвульсиях, ударяя в пах, отчего я резко перемещаюсь на заснеженную дорогу.

– Да очнись, ты, блин! – кричит она, стараясь ухватиться за руль.

Я виляю из стороны в сторону. Все сигналят, гололед мешает мне найти равновесие. Я глотаю слюну, одну за другой, крепко сжимаю в кулак рога своего быка и каким-то чудом, сбросив немного скорость, снова еду в привычном режиме.

Мы остановились у обочины, встали и вышли на тротуар. Катя опустила шапку. Я сразу ощутил холод. Она наговорила мне кучу гадостей, которые выслушивать было столь же противно, как и новости о внеочередном введении карантина. Я кивал, виновато опустив голову. Шторм стих через пару минут. Я поднял взор, однако любимой, поддержка которой казалась такой неразлучной с моей обреченностью, и след простыл. Я стал кричать, стал звать ее, но в толпе, снующих туда-сюда по своим делам, равнодушных людишек, отыскать Катю мне было не суждено. Я бежал вперед, бежал влево, вправо, путался среди курток замерзших, шершавых, толкался, падал перед прохожими и бил кулаками сливочный плед асфальта, истерически жмурясь, раздавить себя изнутри безнадежно пытаясь. И вдруг тишина. Я открыл глаза и увидел пустую улицу. От удивления обернулся. Безлюдным был и парк придорожный, и автомагистраль, по которой машины нескончаемым потоком спешили, орали друг на друга, дрифтовали, забрасывая, ни о чем не подозревающих пешеходов, грязным и мокрым снегом. Я поднялся, отряхиваясь на ходу, бросая взор на проталины у голых деревьев, растущих вдоль тротуара. Удивление постепенно сменялось нарастающим чувством страха. Я шел и щипал себя, но все тщетно, все без толку. Небо больше не сорило теми клочками бумаги, что ложились на все подряд, теперь попросту размазней бледно-серой оставшись над единственной головой в этом мире. Ускоряя шаг, я изо всех сил пытался найти глазами хоть одну человеческую фигуру. Шел мимо витрин магазинов, мимо остановок автобусных, сворачивал за угол, во двор заходил, запрокидывал голову и кричал:

– ЭЙ! ЕСТЬ КТО ЖИВОЙ?!

Но лишь эхо развеял я в лабиринте многоэтажек. Озноб пробирал меня изнутри не то от волнения, не то от наплыва шизофрении. Я почувствовал в кармане вибрацию. Сунул р