Целостность (2007—2009)

«Сумерки плыли…»

Сумерки плыли,

тушили

в лужах заката окурки,

закрывая ему глаза,

заставляли играть в жмурки;

объективно социум гаже

любой загнанной одиночки,

и свобода – не вектор даже,

а всего лишь точка

внутри плоскости мысли

или в пространстве смысла,

который как проститутка

идёт с тем, кто больше заплатит,

и никого не хватит

бороться с этим закатом,

белизной больничной палаты

наползает мир глупого счастья

и разрывает на части

тех, кто слишком рано сломался;

мир потребления —

никакой жалости!

Война

Ростовщики гениальных идей

раздали долги

и заварили крутую кашу

из крови и оторванных ног,

обезумевший бог

войны

звёздами вместо зрачков

сверкал в оправе разбитых очков,

его тошнило

неуправляемой силой,

острым шилом

он протыкал пальцы;

танцы

валькирий

в недоношенном мире

и слизи кишок,

круженье грязных сапог

и потных тел

в разорванной темноте;

чёрные панцири танков

из-за домов

словно армада клопов

ползли и кусали улицу;

разбитые лица

целовал обезумевший ветер,

кровожадные дети

поджигали кошек —

больше

не было ничего,

бесконечное го

головоломка войны

мешала смотреть сны.

Над кукушкиным гнездом

Меня прибивали к кресту,

и рыцари на мосту

смотрели

рыдали

кричали:

над кукушкиным гнездом

станешь ты большой звездой,

над кукушкиным гнездом,

над кукушкиным гнездом…

Победитель тишины

Глупый маленький победитель тишины

Спит и видит сны:

Он на трибуне, над миром

С искусностью индийского факира

Выделывает фокусы с планетой,

Сжигает еврейские гетто,

Строит концлагеря…

Заря:

Электрическое солнце зажигается,

Победитель тишины просыпается,

Привязанный к своей кровати

В звуконепроницаемой палате:

Стены, потолок и пол;

Санитар делает ему укол.

«Сейсмограф ручки чертит биения…»

Сейсмограф ручки чертит биения

сердца

десятибалльными

толчками,

стихи как невинные жертвы

смотрят на палача

расширенными

зрачками,

в их страхе, в их кротких глазах

взрываются

бомбы

рифмы,

и кажется, что это в ветвях

танцуют

голые

нимфы,

поэзия – дионистический бред,

больная

могучая

мумия,

кричит о том, чего нет,

и то, что есть,

превращает

в безумие.

Я видел хиппи на Невском

Я видел хиппи на Невском —

Он играл на губной гармошке;

Чёрный джип пересёк мне дорогу

Чёрною кошкой.

Ветер гнал грязные тучи, рвал их

Как письма в мелкие клочья;

Свет фонарей спотыкался о лужи,

Залюбовавшись девственной ночью.

Холодало. Всё больше хотелось скорчиться

Где-нибудь на теплотрассе от одиночества.

Я пришёл домой. Лёг. Прямо в ботинках,

Не раздеваясь;

Долго смотрел в потолок,

Заснуть безуспешно пытаясь —

Мне казалось, что я – шпион на вражеской

Территории

Или герой (Ахилл?) небезызвестной

Апории.

У соседей орал магнитофон и гудела

Очередная пьянка,

А мне казалось, что под окном

Маршируют танки —

Хотя, может, и танки – и вот он в траве

След от гусениц,

Что это? Реальность?

Или мне только снится?

Я проснулся чёрным жуком – всё точно по Кафке,

Спустился в метро, и был тут же расплющен в давке.

Я лежал и думал: отчего здесь,

Среди прижатых друг к другу тел,

Среди этой эротически слипшейся плоти,

Нет места любви?

Но тут кто-то снова наступил на меня.

Последнее танго во мне

Она не верит в любовь,

потому что считает все чувства фикцией.

Я не верю в смерть,

потому что не раз пробовал быть самоубийцей.

Она станцует последнее танго

и уедет в Мадрид или Венецию.

А я, как Марлон Брандо,

упаду на пол с пулей в сердце.

«В этих стихах нет остроты …»

В этих стихах нет остроты —

ну и что?

что ты

сделал в бессмысленном мире

иллюзий и пустоты?

Моё поколение знает,

забившись в грязном углу

дрожащей рукой вонзает

в сожжённые вены иглу.

Короткие вспышки прихода,

как осколки разбитой мечты;

такое качество нашей свободы —

в этой реальности нет