Раннее

Апрель

Вчера, о смерти размышляя…

    Н. Заболоцкий

Я думал о смерти… Играя в сраженье,

апрель подготавливал переворот,

и поле, и лес погружались в скольженье —

то оттепель душ, то сердец гололед.

Зима умерла, но застывшее тело

снегами чернело еще кое-где,

сквозь листья, что осенью смерть одолела,

трава прорывалась по пояс в воде.

Среди похорон через все атрибуты

тоски, увязающей в небытии,

в лесу оживали иные маршруты,

где с боем разведку вели муравьи.

И с той, уходящею напрочь, навечно,

уже неживою, чужою молвой

прощались весенним своим бессердечьем

деревья, спешащие на водопой.

Я думал о смерти… Апрель, как глашатай,

с двойными вестями спешил в города,

зима уходила за память куда-то

все дальше и дальше, почти навсегда.

Лишь разом, как требует всякий покойник,

вдруг стихло галдевшее хором птичье —

апрель, опершись на сырой подоконник,

минутой молчанья почтил и ее.

Ноябрьские просьбы

Не выходите из лесов,

не возвращайтесь от окраин,

здесь бескорыстней птичьи стаи

и ветры мелодичней слов.

Здесь хватит золота для всех,

здесь щедро льет осенний пламень —

березы уплывают вверх

шероховатыми стволами.

Здесь, погружаясь в листопад,

в стволов размерное круженье,

мы тоже – вечное движенье,

где гам и тишь, где взмыв и спад.

Не выходите из лесов,

не возвращайтесь от окраин —

здесь мы поем и здесь сгораем,

здесь эхо наших голосов.

У Чехова

В Лопасне налево, дубовым леском,

и через овраги по рыжим застрехам —

к грачиным баракам, к собравшейся в ком

деревне, где скажут, что помнится Чехов.

Молчановский вальс погружается в сад,

им вишня полна и крыжовенный кустик,

и дышится как-то, как здесь говорят,

лукавинкой чеховской, чеховской грустью.

А дом небольшой окружили поля

тяжелою, кислою, русскою глиной,

где сыплют свое серебро тополя

по вязким дорогам, где к воплям грачиным

привыкли давно, где нелегкой судьбой

кого удивишь. Так молчи, коль не спросят…

Где небо, как чайка, плывет за тобой

до самой Оки да и замертво в осень

бросается…

И, опустевшая, вдруг

застынет природа, как перед разладом,

и в высь безысходную двинется стук

того топора по вишневому саду!

И в ночь выплывает в пустой небосклон

все тот же по-жуковски месяц двугорбый,

и кажется, будто бы мир повторен

и в чеховской вере, и в чеховской скорби…

О мой человек, о скупой адресат

палаты, не знаю которой по счету,

давай мы насадим такой же вот сад

и будем работать! И будем работать!

Ямбы

(по пушкинским вехам)

1. Аллея Керн

(1825 года июля 19 дня)

Я помню чудное мгновенье…

    А.С.Пушкин

Бич жандармов, бог студентов,

Желчь мужей, услада жен…

    М. Цветаева

Аллея Керн…

А в Петербурге в зиму

едва знаком, средь светской голытьбы

ощупал взглядом и промчался мимо —

курчавый дьявол, баловень судьбы.

Прошло шесть лет…

– Вы все такой же пылкий.

– Вы так же и красива, и строга.

– Вам надо быть серьезней.

– Чтобы в ссылке

мужьям придворным не дарить рога?

Аллея Керн…

– Пойдемте, Аня, к дому, —

и локоть сжал, рвя слов гнилую нить.

– А что так, Саша?

– Принесет знакомых – уж вечер.

Не дадут договорить.

И думают…

Она: «Мне здесь опасно

остаться долго… Пусть, скажу – больна.»

Он: «Боже, боже! как она прекрасна!

Да жаль, что генеральская жена.»

Вслух:

– Тетушка все сердится немного?

– Да, кружится в хозяйственном чаду.

– Две дочери, еще бы…

– Мне в дорогу…

– Не раньше, чем…

– Ах, Саша! я ж иду…

Конец аллеи – вот уж дом, ступени…

Что болтовня о тайнах звезд и лун:

– Мой бог! какие у тебя колени!

– Ах, встань! Какой же, право, ты шалун!

Едва взошли, как шаркает навстречу

Арина: – Ужинать? Прикажешь дать вина?

– Потом, поди… Мой бог! какие плечи!

– Но, Саша, не спеши, ведь не война…

– Мой ангел, очередность не в манере.

– А в чем?

– В избытке наших чувств и сил.

– Что ж прежде?

– Прежде нам служить Венере! —

шепнул и разом свечи загасил…

Аллея Керн…

Возвышенные звуки

пришли потом, когда