Выходной апрель
Владимир Витальевич Тренин
Весна. Самоизоляция. Жизнь замерла в городе на берегу залива. Никто не гуляет, боясь заразиться смертельной болезнью, только дворник Гена каждое утро приходит подметать к закрытым лодочным мастерским, где работал на фрезерном станке Семён. Сейчас фрезеровщик скучает в своей коммуналке. Старый сварщик дядя Валера, сосед Семёна, следит за падением курса нефти, а похмельный грузчик Толя в это время взялся за край балкона и поднялся навстречу солнцу в позе Журавля – Бакасане под песню California Dreamin' от The Mamas & The Papas. В их квартире ещё живёт хитрый Саша, у него редкая профессия, он – интернет-тролль, строчит комментарии, прекрасно себя чувствует и вытирается чужим полотенцем. Фрезеровщик Семён курит на балконе и мечтает о недавно звонившей девушке из банка – Элеоноре. Казалось бы, ничего нового сегодня не произойдёт, но… В оформлении обложки использованы фотографии автора. Содержит нецензурную брань.
1
Всю ночь хулиганил северный ветер, пел отвальную песню, разгонял остатки льда вдоль залива, бился листом выкрученного кровельного железа по крыше котельной, шнырял между занозистыми бортами рассохшихся баркасов, свистел в трещинах закопчённых окон лодочных мастерских, но словно испугавшись, первого алого луча, взлетевшего из-за Василисиных островов, северяк мгновенно трусливо стих.
На арках металлических ангаров и бетонных цехов появилась узкая полоса света, задержалась на минутку и медленно поползла, расширяясь вниз по стенам, обращенным на восток. Ярко-красный сгусток вылупился из-за горизонта в прозрачное небо.
У края причала замер человек, он смотрел, не мигая на восходящее солнце и улыбался. Подходил к концу апрель, цеха давно опустели, жизнь в городе замерла после объявления властями режима строгой самоизоляции. Люди закрылись по домам в страхе перед неведомой болезнью, полученной в секретных лабораториях, как говорили по телевизору, от скрещивания тлетворных вирусов свиньи, броненосца, ящерицы и летучей мыши. Каждый день в сводках новостей обновлялись графики с количеством покойников, и велись прямые репортажи из переполненных больничных палат.
Дворник Гена телик не смотрел, не слушал радио, и каждый день приходил работу, стоял в тишине и наблюдал за восходом, светлоглазый, большеголовый и высокий, неуловимо похожий на подростка, то ли сутулой длинной фигурой, то ли романтично задумчивым выражением лица с гладкими румяными щеками, никогда не касавшимися бритвы.
Этот странный человек помнил ещё дни, когда над водой в это время галдели чайки, но после прихода «тучных» времён, помойки переполнились заплесневевшим хлебом, и прилетавшие с юга крикливые суетные птицы, даже после схода льда по привычке оседали в жилых районах и на городских свалках – там проще добывалось пропитание.
Сколько было лет Гене, никто не знал, может сорок, а может семьдесят. Бывают такие люди, стареющие без морщин и с детской улыбкой на лице. Работал он, не оформляя трудовой книжки, только на основании личной договоренности с хозяином фирмы по производству пластиковых лодок, грузным кавказцем с воздушно-художественным именем Рафаэль, которому сердобольная древняя тётушка его русской жены, привела Гену много лет назад.
Первое, что сказал тогда Гена, протягивая руку своему благодетелю:
– Здравствуйте, а вы где работаете?
Рафаэль схватился за голову: – Тётя Рая, зачэм? А-апасна, грузы, станкы, мэханыка-а!
– Он хороший и работящий, у нас двор убирал…, слушай, – Тётя вдруг удивленно посмотрела на своего протеже. – Так долго.… Сколько времени прошло, годов пятнадцать?
Гена счастливо кивнул.
– Неделю, как новый начальник ЖЭКа пришёл, жулик страшный, своего шурина подметать тут же пристроил, – продолжила тётя Рая. Не пожалеешь Рафик, возьми вместо бездельника твоего, забыла как зовут, с «шахматной» фамилией, а Гена не подведёт.
Тётушка оказалась, права. Гена, выгодно отличался от предыдущего запойного дворника, бывшего прапорщика Алёхина, а всем известно, что прапорщики знают толк в чистке снега, правда, имея в запасе десяток срочников с лопатами, и ещё, из «кусков» на гражданке получ