– Пойдёшь в пехоту! – дурниной орал на меня мой новый «отец родной» – подполковник Миненков. Я же, одуревший после перелета на Душанбе, и многочасовой тряски на Урале по серпантинам, потерял вообще всякую субординацию орал в ответ:

– Да я в гробу видел вашу пехоту, она мне в Чечне поперёк горла стоит! Я – сапер, и пойду в саперную роту!

.– Ну и пошёл вон отсюда, иди в свои саперы, и чтоб я тебя не видел!

На этой весёлой ноте я выхожу из штаба, всех уже разобрали, стою один, как придурок, жду. Можете, блин, поздравить – я в славном городе Кулябе, и до сих пор понял лишь одно, – пьянка с военкомом чревата необычайно веселыми приключениями. В расположении полка все как умерли, тишина. Наконец-то замечаю бегущего бойца.

– Ты в саперы? – вместо «привет» спрашивает меня боец.

– Пошли тогда… Пока топали до самой отдаленной казармы, построенной ещё, если верить слухам, самим Буденным во время басмачества, новый сослуживец Иванов Вовка, рассказал мне все прелести жизни в Кулябе. Выходило, что тоска смертная. Возле казармы меня ждало нечто под два метра ростом.

– Старшина Горина, – пожал он мне руку, -просто Костя, и спросил :

– Надолго?

– Как пойдёт, – пожимаю плечами.

– Ну, пошли, – кивает он мне, в итоге мне досталось место в кубрике на восьмерых, ложка, ибо это главное, что нужно было в армейской службе в Кулябе, и после Костя позвонил по неизменному тапику куда- то, и после фраз, «охренел, сапоги, берцы,» и «пошёл он в жопу», я понял, что я дома.

засада, дают сапоги, но сапоги мы толкнем бачам, за берцы с подъемных отдашь, давай быстрей!

Пока шли, я замечал у казармы в курилках одно- два ленивых тела, но это фасад, как и предполагалось, основная жизнь кипела за казармами. Наконец, после нехитрых манипуляций, Костя выдал мне все, даже вещмешок со всякой ерундой и напутствовал:

– Это на строевые смотрю.

????? Я завис.

– А ты что хотел?

– Тут, брат, театр, не скажу каких военных действий, но театр точно, – смеётся старшина.

– Тут с тобой новый ротный и взводный прибыли, те вообще пиджаки с дорожного, – продолжает угорать Костя.

– Ладно, пошли к нашим.

Заходим, наконец, за казармы, там душ, цистерна от водовозки на криво приваренных балках, и полуголые тела.

– Привет, мужики, – здороваюсь я. Тут уже, благодаря Вовану, все были в курсе. В результате беседы выяснилось, что сапер, по сути, я один, остальные не то, что не саперы, даже в теории далеки.

– Автомат брать будешь? – спрашивает меня Орябинский, тоже сослуживец, походу.

– А надо? – вопросом на вопрос отвечаю я.

– А хрен знает, я бы не брал, – лениво цедит Вовка Плавин.

Я не успел ничего сказать, как в казарме послышался грохот чего-то падающего.

– Это «полупокер» падает, он каждый вечер падает, – философствует Женька Устяхин, он же « боцман»,

– Ему бабы, наверно, снятся.

– Читать любишь?

– В смысле, – недоумеваю я…

– Вечером почитаем – говорит «боцман»,

внезапно говорит мой собеседник.

К нам подходит прапорщик, как истинный сын Азии, в нем все блестит, даже лоснящаяся от собственной важности, морда, на груди два знака гвардии, один- нового, второй -старого образца.

– Знакомься, Толян, -говорит Вовка Иванов,

– Это прапорщик Мамедов, чмо редкое, любимое слово «виебу»,

– А так как виебать, -передразнивает его Вовка, нечем – бегает стучать в штаб.

– Иди на хуй, полудурок, – это уже к прапору, однако тот подходит и, скалясь во весь рот начинает:

– Я тибя виебу, Иванов, ти поняль?

– Да понял он, понял, иди отсюда, не мешай, – выпроваживает его Плавин.

– Вон, блин, сидим, ничего не делаем, пехота хоть на границе стоит, а мы и в караулы не ходим, Миня запретил.

В это время Плавин заорал:

– Сайдали, иди сюда, урод кривоногий! И через минуту перед нами нечто круглолицее кривое и мелкое.

– Знакомься, Толян, это- Сайдали, наш личный дилер, маклер, короче, что надо у него купишь, он и в долг даёт.

– Плавин, ты мне должен, -чётко выговаривая каждое слово, говорит наш барыга.

– Да иди ты на хуй, – парирует Плавин,

– Чем, палкой? – резонно говорит «сандаль», как называют Сайдали наши.

– Араки дори? -ухмыльнулся и спросил «боцман».

– Есть, есть, а