Проклятый старый дом

Кристофер Сиб

Сбежать в глушь, туда, где никто не вспомнит о тебе, где можно забыться, туда, где живет зло…

***

Покупая прошлой зимой этот ветхий домик на берегу озера, Гаспар окончательно потерял интерес к жизни. Не от самого факта покупки дома, конечно, а как следствие того бардака, что без спросу вкатился однажды в его жизнь, сделав угрюмым и безучастным. Гаспара не заботили мелкие склоки рассорившихся друзей, старческие проблемы родителей, непрекращавшиеся завалы на работе. В один момент его будто выключили, погрузив душу в вечные сумерки. И здесь ему начало нравиться.

Третий вечер Гаспар просиживал дома, наполняя внутренний мрак светлым пивом.

«Живое!» – гордо красовалось на бутылке с длинным горлышком.

– Ну хоть кто-то из нас живой, – недовольно бормотал Гаспар, разглядывая этикетку.

Он вообще теперь часто беседовал с предметами: с телевизором («Ну давай, хоть сегодня покажи мне что-нибудь интересное!»), холодильником («Хм, опять пожрать нечего.»), пультом («Куда ты, скотина, провалился?! Как теперь телик смотреть?») или деревенским сортиром («Комары поганые, вы тут живете что ли!»). Но чаще всего – с бутылкой пива. А с кем еще ему было здесь разговаривать? До ближайшей деревни пара километров по лесу, да и там не горели желанием вести с ним светскую беседу. И не за этим ли он сюда сбежал из большого города – чтобы вдоволь намолчаться?

Отбывая срок в крупной московской фирме, сидя день за днем в одиночной камере – крохотной кабинке, что гордо именовалась: «КАБИНЕТ НАЧАЛЬНИКА ОТДЕЛА», он маниакально откладывал каждую копейку с того самого дня, как узнал о женитьбе сразу двух лучших друзей. Гаспар не понимал, зачем он это делает, но не в силах был остановиться. Когда же две семьи некогда лучших друзей нашли повод для ссоры, а Гаспара сделали арбитром и «ценным слушателем» в излияниях желчи друг на друга, и началось его падение в холодную пучину того озера, у которого он сейчас поселился. Он даже пытался помирить этих идиотов, пригласив обмывать покупку недвижимости, но круто обломался, став свидетелем яростной схватки.

Его бросили родители – после развода ни один не желал налаживать отношения с единственным сыном; оставили друзья – плевать они хотели на его проблемы; не ценили на работе, которую выполнит даже макака, если научить ее выкрикивать по десять раз на дню: «Уволю на хрен, если план не выполните!».

– Черт, – слабо выругался Гаспар, ощутив накатившую тошнотворную грусть, едва он подумал о кривой дорожке, что привела в этот домик.

Он лениво расквасился по дивану, полулежа, полусидя, оттягивая черные, местами дырявые треники, пытаясь найти и почесать промежность. За лето у него даже начал расти живот – тугая округлость повыше резинки треников – надежно спрятанный сейчас под темно-синей безразмерной футболкой. В одной руке Гаспар держал полупустую бутылку пива, в другой – пульт от телевизора, замотанный в целлофан. Он так и купил его по объявлению вместе с телевизором, в этом самом пакете, перевязанном скотчем.

«Среди новостей этого дня…» – бодро затрещала ведущая новостей, заставив Гаспара задумчиво поскрести пультом по черной щетине, а потом по затылку, запустив его в короткие немытые волосы, тронутые сединой. Он гордился седыми волосами, словно то были боевые шрамы, делавшие мужчиной вчерашнего мальчишку. Седина, как-бы сообщала всем, кто ее видел, что уж этот-то человек достаточно повидал на своем веку. И только лишь один Гаспар понимал, где-то в глубине души, под всей той бравадой о «повидавшем виды мужчине», что седеть в тридцать два года он начал по банальной причине – стресс. Ведущая по ТВ явно не подозревала об этом – новости пестрили новыми поводами для волнений: катастрофа на железной дороге, ураган перебил кучу народа в Соединенных штатах, жара расплавила мозги европейцам, сгрудившимся вокруг фонтанов, как воробьи у грязной лужи.

– Да уж, – угрюмо резюмировал выпуск новостей Гаспар, когда тот заканчивался. Ведущая с умилительным выражением на заштукатуренном лице вещала о преданной парализованному хозяину собачке, выдавливая слезу из пересохших и раскрасневшихся гла