Назад к книге «Сады Маргариты. Серия «Рандеву». Книга первая» [Юрий Дмитриевич Бердников]

АНТИЧНЫЙ МОТИВ

(1975 – 1976)

«Мои стихи рождаются, как лето…»

Мои стихи рождаются, как лето:

из запахов цветов, растущих вдоль тропы,

из облаков клубящихся, из цвета

твоих волос – как поздние снопы.

Мои стихи рождаются из ливней.

Как в зарослях внезапно водоём.

Они похожи на промокший пыльник,

которым укрывались мы вдвоём.

Я их сбиваю с листьев чистотела.

Прохожим раздаю… Дарю домам…

Мне с ними ничего не сделать,

доверившись твоим губам.

«Богатства чувств не выразить пером…»

Богатства чувств не выразить пером.

Бессильна кисть – мгновение прекрасно.

И стоит ли желать напрасно

понять умом

полдневный зной, вечернюю прохладу,

лягушек хор в затиненном пруду,

пьянящий запах трав,

ночных теней громады

и веток стон в разбуженном саду?

«Поэтом быть – всмотреться в синеву…»

Поэтом быть – всмотреться в синеву:

Вселенная – предстартовой площадкой!

И если ты осилишь тетиву —

пускай стрелу без страха и оглядки.

Поэтом быть – найти к сердцам пароль,

забыть, что есть ещё другой ваятель,

быть роялистом большим, чем король,

и к истине быть ближе, чем Создатель.

«У розы шипы. У тебя – удивленье…»

У розы шипы. У тебя – удивленье.

Вскинутый бровью вопрос:

О чём Вы?

Но милая! В ливнях весенних

ты сможешь прочесть откровения гроз?

Услышать сердец одиноких биенье,

увидеть внезапные паводки звёзд?

Поймёшь ли причины волненья Вселенной,

о певчая пташка, нечаянный гость?

«К чему краснеть, потупив очи долу?..»

К чему краснеть, потупив очи долу?

Твоих ресниц и так красив изгиб.

К губам твоим – попутный ветр Эола.

Но чем же охладить виски?

Античный мотив

О музы! Печальна судьба Актеона:

невольность открытья, жестокий финал.

Так всё повторилось – я слышу погоню,

и своры всё ближе раскатистый лай.

Охотницей юной и пламенно-дерзкой

предстала, но, милая, я же – поэт.

И что твои стрелы? Причиною веской

событий нежданных станет рассвет.

Всё вспять потечёт, и по новым законам,

лишь только нарушим условья игры,

и ты вдруг увидишь: другая погоня

проносится мимо по склону горы…

Не Дафна – и, право, к чему эти лавры?

Моя Артемида смущеньем горит.

Я вышел к заливу – наивный, как варвар,

навстречу улыбкам красавиц-харит.

«Бунтующий птенчик, но разве взаправду?..»

Бунтующий птенчик, но разве взаправду?

К тому же под ливень и снег?

Упрямство как принцип не козырь за партой:

перья встряхнул – и в побег.

О прыткий! Несёшься – не остановишь.

Какою мечтой одержим?

К привалам гнездовий, стойбищ, становищ?

К кочевьям спасительной лжи?

Бесспорно, наивность. Ведь тон уже задан.

Но всё же как повод хорош

и дождь проливной над задворками складов:

быть может, очнёшься… поймёшь.

«Названия клеток пишутся вязью…»

Названия клеток пишутся вязью.

Мягко ли стелют, плетут?

Дверцы стальные захлопнутся разом.

Поздно! Лови на лету!

«Запретов, воспрещений, правил…»

Запретов, воспрещений, правил

не знает сердце. Голосу любви

не скажешь – нет.

И разве мы не вправе

довериться тому,

что мятежом в крови?

«Шаг любимой по первому снегу…»

Шаг любимой по первому снегу,

словно вздох облегченья: зима!

Искры, вспыхнув, штурмуют с разбега

бездну неба и сводят с ума…

Ведь недаром же губы в помине,

светлой чёлки упавшая прядь…

Озарений внезапны лавины —

захлестнут и тревоги и падь.

«Эта пытка стара: не сутки …»

Эта пытка стара: не сутки —

счёт минутам вести на года,

дней и сводок шершавые сгустки —

словно крылья стихии: беда!

Странен поиск путей к совершенству —

кто с тобою в безумный полёт?

Кто Икаром, изгоем, лишенцем

рухнет с неба, как в вечность, на лёд?

«Здесь правил не дано: вчера ль плыла…»

Здесь правил не дано: вчера ль плыла

в темнеющем пруду кувшинкой?

Но жёсткость прорезается крыла,

и штрих судьбы – как охра на суглинке.

Я терпелив. В сиянье долгом дня

пишу портрет. И если станешь птицей,

возьми с собой палящий жар огня,

что отсветом любви – на лицах.

«Гул турбин над забвенья рекой …»

Гул турбин над забвенья рекой —