Кольца мостов

Анна Драницына

Считается, что мост является мистическим символом перехода в другой мир. Отражения мостов в Санкт – Петербурге создают замкнутый круг, в котором с виду все одинаково – как внизу, так и наверху. Это было задумано для того, чтобы дать нехорошему месту положительную энергию. Таким образом, Петр Первый думал, что мосты со временем образуют магические кольца, защищающие город. Но все изменилось с тех пор, как мосты стали разводными. Отраженный мир стал все чаще проникать в реальный…

Нинка

Нинка шла по мосту Володарского. Мимо, обдавая вонючими выхлопами, с грохотом проносились машины и автобусы. Мост под ногами подпрыгивал и дребезжал, его металлические швы, казалось, вот-вот разойдутся, открыв пешеходам путь в черную бездну. Там, внизу бурлила и клокотала осенняя сердитая Нева, готовая поглотить любого, кто к ней приблизится. Как ни странно, когда-то Нинка даже любила останавливаться над чуть приоткрытыми створками и завороженно смотреть вниз. Это было страшно и волнующе одновременно. Она думала – что будет, если механизм вдруг даст сбой и мост неожиданно откроется. Что тогда? Сотни машин, пешеходов и велосипедистов упадут в воду и погибнут. В том краю, откуда она родом, ничего подобного не было. Все мосты или даже деревянные мосточки были хоть и не так помпезны, зато стабильны. Нинка вспомнила, как в первый день в новом городе она пошла прогуляться через Троицкий мост. Уже тогда в ее голове почему-то всплыла сцена из старого-престарого фильма про революцию. Там, где в момент каких-то баталий в Петрограде, солдаты разводили мост, чтобы перекрыть дорогу противникам. Соответственно те, кто оказался посредине, улетали прямиком в ад. И лишь на самом краю остался висеть труп бедной, ни в чем ни повинной лошади.

И все же , все же. Нинка много лет ходила по мостам пешком. Как канатоходец, балансирующий без страховки между небоскребами, она научилась не только не смотреть вниз, но и получать удовольствие от прогулки. В тот период Нинка еще умела смотрела на раскинувшийся перед ней строгий каменный город, на его небесную линию с золотыми шпилями церквей, и представляла, что идет по небесному куполу. Но потом что-то вдруг пошло не так. Жизнь в северном городе оказалось невыносимой.

Сквозь сгибы-отверстия в бетонном полотне, молодая женщина часто видела себя. В водном зазеркалье она пробегала по мосту резво и весело, в то время как реальную Нинку вечно сдувало с места порывами ветра и отчаяния. Закутавшись по самый нос в колючий шарф, реальная Нинка спешила по делам, проклиная дождь и мокрые ноги.

А сегодня Нинка вообще ничего не замечала. Сегодня она, наконец, посмотрела в глаза той, другой. Долгие месяцы женщина словно доменная печь, горела изнутри ядовитой ненавистью. День за днем тлели ее внутренние органы. И однажды, проснувшись черным ноябрьским утром, Нинка поняла, что если ничего не предпримет, то скоро рассыплется мелкой трухой, как старый гриб в лесу. Она тихо вошла в парикмахерскую и села в углу на старый ободранный стул. Это была маленькая занюханная цирюльня «Салон красоты Изабелла». Располагалась она в подвале. На полу, явно еще со вчерашнего дня, лежал пестрый ковер человеческой шерсти. Игривые рыжие локоны смешались с черными и были присыпаны сверху голубоватой старушачьей сединой. Нинка бы в жизни не доверила свою голову «изабеллам» из подобного свинарника. Казалось, что человеческие волосы были везде, даже норовили залезть в рот, чтобы заскрипеть на зубах. В кресле ТОЙ САМОЙ парикмахерши сидела сиреневая бабушка-облако. Сквозь нее пробивался свет от лампочки над большим круглым зеркале, делая бабулю абсолютной марсианкой.

– Я вот, доча, покрасилась. Все, как ты говорила, Иридой. Помыла, высохла. Все по инструкции. Но на себя гляжу в зеркало и не узнаю, как говорится, в гриме. Какой-то фонарь фиолетовый на башке колышется. Туды-сюды, туды-сюды. Люди на улице даже оборачиваются вслед. Смеются поди. Ты, доченька помоги мне, дуре старой.

– Верочка Игоревна, дорогая. Не надо в следующий раз лить на себя сразу весь флакон. Только капельку, чтобы освежить седину. Волос изнутри уже пустой