Мой старший брат, или Опасная прелесть быстрых снов
Сергей В. Бойко
Быстрый сон – пятая и последняя стадия сна. Она характеризуется быстрыми низкоамплитудными ритмами электроэнцефалограммы. Это делает ее похожей на электроэнцефалограмму бодрствования. На этой стадии сна возникает большинство запоминающихся сновидений, а спонтанная активность нейронов бывает даже выше, чем при самом напряженном активном бодрствовании. За минуты такого сна человек может пережить события от нескольких часов до нескольких дней, месяцев или даже лет. А может быть, все мы проводим свою жизнь во сне, ошибочно думая, что это и есть реальность? Содержит нецензурную брань.
История 1. «ДЛИННЫЙ-ДЛИННЫЙ ДЕНЬ»
Эта история случилось в те благословенные времена, когда потеря мобильника еще не вызывала в человеке приступа паники…
***
Поезд шел быстро, нервно и целенаправленно. Слева, не отставая от него, галопом скакала вечерняя заря.
Я открыл дверь, – и в купе ворвалось сияние заходящего солнца. Мимо окна проносились придорожные кусты и деревья, речки и мостки, полустанки и переезды, машины, собаки, коровы, люди. После утомительного и растрепанного отдыха на морском курорте я с радостным облегчением возвращался в серые будни и холодный глянец большого города.
Полная женщина-проводник, покачиваясь в такт вагону, балансировала по проходу со стаканами чая в подстаканниках.
Странное название этой станции, промелькнувшее под стук колес между двумя ударами сердца, вспыхнуло и погасло в моем сознании подобно метеору на ночном небе…
– Юдоль, остановка по требованию!
На столике лежала колода карт. Сосед подхватил ее, ловко перетасовал и начал сдавать.
Я подхватил чемодан и вышел в тамбур. Поезд начал резко тормозить и остановился. Я спустился на перрон. Состав тот час же тронулся и стал набирать скорость. Мелькнул фонарями последний вагон, и я остался один.
Был ясный тихий вечер.
Не успел я насладиться своим одиночеством, как вдруг мне почудилось, будто рядом кто-то стоит. Я оглянулся – и оказался в теплых объятьях: меня нежно обнимала и ослепляла вечерняя заря, удивительным образом отражаясь в высоком окне вокзала. Я тряхнул головой, прогоняя наваждение, и прошел мимо этого чуда на привокзальную площадь.
Фонари на столбах еще не горели, и площадь медленно погружалась в голубоватый полумрак. Вокруг не было ни души. Некоторое время я стоял, озираясь по сторонам. Потом увидел на другой стороне площади светящийся указатель с надписью «Гостиница» и двинулся в указанном направлении.
Пустынными кривыми улочками я неспешно шагал от указателя к указателю, мимо старых невысоких домов. Все окна были распахнуты настежь. На втором этаже звучал патефон, и тихая мелодия переливалась через подоконник; где-то в глубине квартиры жена укоряла мужа; работал телевизор, и звучали позывные вечерних новостей; плакал ребенок, и ему выговаривали, заставляя ложиться спать.
Вечер густел, но фонари по-прежнему не зажигались. На улице стало темно и тепло, как в погасшей печке. Когда требовалось, появлялись указатели со светящейся надписью «Гостиница», и я неизменно им следовал.
После очередного поворота я очутился в тупике. Я догадался, что в тупике, потому что прямо перед собой я видел непроницаемую темноту, а спасительной стрелки-указателя не было. Я помедлил, собрался с духом – и шагнул в эту темноту…
– Длин-длин-день! – пропела мелодичными колокольчиками входная дверь, закрываясь за моей спиной.
Без сомнения, это была гостиница. За стойкой администратора горела настольная лампа под зеленым абажуром, освещая табличку с отчетливой надписью: «Все места свободны». Женщина-администратор посмотрела на меня поверх очков и отложила книгу.
– Добрый вечер! – сказала она с улыбкой, поднимаясь из-за стола.
Она смотрела на меня внимательно и ободряюще – как на любимого ученика, вызванного к доске. Седые волосы, туго собранные на затылке, темное строгое платье, белый кружевной воротничок и такие же манжеты на рукавах – все это делало ее похожей на учительницу начальных классов.
– Здравствуйте! – улыбнулся я в ответ и украдкой глянул по сторонам, но классной доски не заметил, хо