Госпитальер и Призраки Льда

Илья Владимирович Рясной

Последний рыцарь Ордена Госпитальеров и его друг – разведчик Федерации Московия, получают мистическое послание с планеты,охваченной таинственной эпидемией. Какую тайну скрывает находящаяся в карантине планета? Стала она объектом межзвездной агрессии или мистический враг всегда находился на ней? Выяснить это возможно только десантировавшись в ставшим смертельно опасном мире, с которого нет возврата.

Трамвай был сцеплен из двух угловатых, облупившихся желтых вагонов с легкомысленными ярко-зелеными крышами. Колеса нещадно лязгали на стыках рельс.

Никита Сомов развернул свежую, пахнущую типографской краской газету «Петербургские ведомости» и попытался углубиться в чтение.

«Новости культуры. Лучший тенор современности Марчелло Никифоров сегодня вечером даст свой первый концерт в «Мариинке».

Сомов сделал отметку в памяти. Быстро пробежал глазами остальные новости. Но сосредоточиться ему никак не удавалось. Настроение было какое-то радужно-рассеянное. И немножко тревожное. Такое настроение бывает, когда в твоей жизни неслышно, по-кошачьи, подкрадываются перемены.

Трамвай вырулил на Литейный, застыл на остановке. Двери раздвинулись с натужным пневматическим шипением.

– У вас свободно? – вежливо приподнял котелок сухощавый бледный человек средних лет со свисающими пышными усами.

– Да, пожалуйста, – кивнул Сомов, мельком глянув на человека и не найдя в нем ничего необычного.

Никита сложил вчетверо газету и принялся лениво рассматривать проплывающие за окном под стук трамвайных колес фасады домов с затейливой лепниной, мускулистыми атлантами, не дававшими рухнуть на землю ажурным балконам.

Трамвай набрал скорость, обогнал пролетку и нелепый, со спицами и клаксоном автомобиль, на заднем сидении которого, гордо выпрямившись, восседала красивая дама в красном платье, ее белый шарф развевался под порывами ветра.

– Недурственный сегодня день, – подал голос господин с усами.

– Несомненно, – рассеянно кивнул Сомов. – Только дождь и слякотно.

– А ведь это день перемен, – вдруг как-то глухо, жестянно, принужденно произнес усатый. – День, когда пришла пора принимать решения.

Сомов застыл, пораженный тем, насколько четко слова незнакомца отражали его собственное состояние.

– Да, да, Никита Федорович. Только вы можете… Только вы… – голос незнакомца заскрипел и сбился, как сбивается граммофонная игла на пластинке.

Что-то было в этом разговоре донельзя противоестественное. Такого разговора не могло быть в дребезжащем желтом трамвае с зеленой крышей, под жестяной перестук колес и урчание пневматики дверей.

Сомов взглянул на незнакомца и ощутил, как внутри все леденеет, а сердце сжимает каменная рука. На лбу выступил холодный пот.

Незнакомец пялился в него глазами без зрачков. Чужие, нечеловеческие глаза были покрыты зеленоватой мерцающей пленкой.

Соседи по трамваю, озабоченные своими проблемами, не обращали никакого внимания на мирно и негромко беседующих двух людей. Видимо, остальные пассажиры были достаточно толстокожими и не ощущали, что рядом с ними только что материализовался сумрачный, чуждый этому слякотному дню привычному старому городу кошмар.

– Вам дурно? – сипло и осторожно, будто боясь, что громкий голос обрушит неустойчивое равновесие этого мира, прошептал Сомов.

– Ты должен… Синяя Долина. Больше никто… Иначе… Смерть… Холод… Гибель… Лед… Лед… Лед…

Незнакомец замер. Тут Сомов понял, что этот человек не дышит, и провел рукой перед его носом. Коснулся руки – она была твердая и холодная. Это был не человек. Это была статуя.

Сомов схватил незнакомца за плечо. Кошмар отступил. В Никите проснулся и вступил в свои права врач. Это профессиональный рефлекс – пусть все рушится вокруг, но в пылающем мире всегда останутся две неизменные значимые величины – врач и больной, которому необходима помощь, которого надо спасать. Рука потянулась к карману, где был похожий на старинный портсигар тревожный медкомплект…

И тут незнакомец глубоко и судорожно вздохнул, всхрапнул, как лошадь. Наконец, окружающие воззрились удивленно на них, запоздало осознав, что в размеренное течение