Приземления

Анна-Нина Коваленко

Произведение о женщине-художнике, которая в поисках признания, любви и гармонии «приземляется» в разных географических точках и социальных средах. Повествование ведется от первого лица в форме переписки, воспоминаний, размышлений и рассказов о событиях последних 24 лет жизни женщины-художника. Содержит нецензурную брань.

«Жизнь – вещь горькая, хоть вполне съедобная.»

(Автор)

*ВСТУПЛЕНИЕ

(«Умный пёсик»)

– …Всю ночь шёл дождь… О, о, о, о…

Бабушка отошла от окна.

– Но…* (*да- челд.) – подтвердила её кума-соседка, сидящая на лавке и как раз у окна. – Такой был дождишша – ево бы весной…

– …Вот маленько подсохнет, тогда и пойдёшь.

Это бабушка – ко мне, на мою просьбу отпустить погулять.

– Но… – Подтведила кума-соседка. – А тебе сколько лет? Три? Дык, а ты знаешь како стихотворенье?

Я взбираюсь на табуретку. На макушке у меня бантик, обхвативший пучок коротеньких волос, – похожe на перья лука, растущие из луковицы-головы. (Это я знаю по фотографиям тех лет.) Начинаю декламировать, громко, с выражением:

– Ну- ка, песик, черный носик, станем, брат, учиться!

Сядь прямее, будь умнее! На бок не валиться!

– Что ты, Петя? Hет охоты: я еще щеночек.

Нагуляться, наваляться мне позволь, дружочек!

(На этом мои познания в поэзии кончаются. Что извинительно для возраста «три».)

– Ишь чо… «дружочек», – передразнивает появившаяся на пороге из горницы бабушкина младшая дочка, румяная девчонка-подросток, мне тетя. Она меня ревнует к бабушке и не любит. Ее нелюбовь меня мало заботит, мне просто нравятся эти строки; нравится представлять себя песиком – таким толстеньким, черноносеньким, лопоухим… Я еще не знаю, что у этих строк есть продолжение -предостережение мудрого Пети:

– Ай, мордашка, ты дурашка, много понимаешь:

Чем позднее, тем дурнее, после сам узнаешь.

Желанная пора счастливого неведения!…

I

НЕОПОЗНАННЫЕ ЛЕТАЮЩИЕ ОБЪЕКТЫ

Тьма, притомившись, прилегла.

Я захлебнулась, я устала.

В подземном царстве тихо стало.

Явилась, сбросив покрывало,

Заря – свободна и светла.

(И. Баданова)

Нью-Йорк, 15 июля 1989 г.

Самолет на Рим улетал по расписанию в 8:10 вечера. Я приехала на аэровокзал в начале девятого. Франческо нигде не было. Черная-пречерная работница ворот номер двадцать девять тупо твердила:

«Туда (то-есть дальше) нельзя не-пассажирам…»

Помаячив в прихожей кампании TWA, я собралась уходить, как вдруг увидала его входящим. Оказывается, время отлета поменяли на 10:00, он это узнал, позвонил мне предупредить, но я уже вышла из дома…

На прощанье в буфете пили горькое пиво. Вокруг звучала итальянскаяречь – будто все здание TWA тронулось в сторону Рима.

… Неумело закурив, а потом так и забыв сигарету в пепельнице, он говорит мне:

– Скажи только – и я останусь.

В ответ, представив, как трудно, как хлопотно было бы ему вернуть уже сданный багаж; какие эпитеты могут прислать мне из Италии его родители; а также не смея признаться в своем крайне бедственном материальном положении; подумав, рисую карточную реку, две тощие фигурки на берегу: он и я. Обозначив течение стрелкой, приказываю одной из фигурок:

– Франческо, плыви по течению…

В руках у меня подаренная им на память дорогая авторучка «Феррари». Когда он идет к трапу своего самолета, я прижимаю к груди авторучку и говорю вслед срывающимся голосом одно слово:

– Франческо…

* * *

Нью-Йорк, 21 июля 1989 г. Франческо улетел пятнадцатого. Ждала его телефонного звонка целых пять дней.

Двадцатого, то есть вчера, написала письмо на адрес Туринской галереи его матери. Пока шла с письмом к почтовому ящику, опускать передумала. Вернулась домой, в подробностях вспомнила написанное – ничего страшного. Вышла снова из дома; опустила. Что сделано, то сделано. Заснула спокойно, – зная, что он где-то есть и все понимает. И он не скажет ничего вроде: «Ты что, видно, пьяная писала?», – как отреагировал однажды на шутливое новогоднее поздравление один неумывающийся американец Пол. Франческо никогда не позволит такого – вот что важно в нем.

… Разбудил звонок телефона: Италия вызывала «коллект». Хрипловатый далекой голос говорил простые и редкие