После меня

Дарья Гущина

Пять лет Арина бьётся над тайной странной музейной экспозиции. По её мнению, экспонаты ничем между собой не связаны, однако их почему-то объединили в выставку под названием «После меня». Казалось бы, что может объединять веер восемнадцатого века, современную фотографию, фуражку времён ВОВ, раковину речного моллюска и свежий букет из кленовых листьев? Или – кто? Когда у Арины заканчиваются версии, её тётя – владелица музея – рассказывает странную историю создания выставки.

1.

Начало осени пахло вишнёвым глинтвейном, яблочным пирогом с корицей и мятными конфетами.

Я остановилась у крыльца низкого кирпичного домика и с удовольствием втянула носом знакомые запахи. Они лились из открытых окон в унисон с гитарными напевами старинного романса, напоминая: гостей здесь обожают. И всегда ждут – не дождутся.

Люблю приезжать к тётушке в гости именно в это время – в конце августа, когда дни, ещё по-летнему тёплые, уже пахнут осенью, а прохладными вечерами так уютно сидеть у камина с чашкой кофе, какао или глинтвейна и слушать тётушкины истории. Историк и искусствовед по образованию, экскурсовод по призванию, она очень любила рассказывать и в каждую историю вкладывала душу. И, слушая её, я каждый раз словно новую жизнь проживала – незнакомую, интересную, но отчасти свою.

В этом году тётя Вера приглашала меня приехать пораньше, но я эгоистично не хотела ни с кем делить её сказки и ждала, когда же разъедутся загостившиеся дети и внуки. А они всегда отчаливали в последние выходные августа, перед началом учебного года. А я – собирала сумку и договаривалась о последней неделе отпуска. И сбегала.

Три часа дремотной дороги на рейсовом автобусе – и круглосуточный грохот краевой столицы сменился сонной тишиной крошечного сибирского городка. Здесь все друг друга знали, никто никуда не торопился, транспорт не шумел на каждом углу. И по-настоящему, терпко и горько, пахло осенью. Старинные двухэтажные дома-усадебки цветным шатром накрывали пятиэтажные тополя и берёзы с красными вкраплениями осин и рябин. И я всегда шла к дому тёти пешком – ровно час от автобусной остановки.

А весь городок можно обойти не торопясь часа за три.

– Ариша! – из окна выглянула старинная подруга тётушки Инна Макаровна. – Ты чего ж не позвонила-то? Я бы тебя встретила и подвезла! Или вместо Веры бы в магазин уехала!

– Добрый вечер, – я улыбнулась, поправив сумку. – Получилось так, Инна Макаровна. Забыла в спешке.

– Заходи, – засуетилась она, поправляя шаль. – Накормлю с дорожки. И, кстати, Кеша-то знал, что ты именно сегодня приедешь. Я ещё с утра об этом Вере сказала, но она отмахнулась. Дескать, ты же всегда звонишь. А оно вон как, Ариш. Коты всегда всё знают.

Кеша, старый трёхцветный кот тётушки, обычно меня игнорировал – что есть я, что нет, ему всё равно. За одним исключением: в день моего приезда он с утра залегал на той постели, где я обычно спала, до позднего вечера. И единственное объяснение этого явления – да, коты всегда всё знают. Непонятно, откуда, но факт.

Тётя Вера жила рядом со своим домом-музеем. От предков-купцов ей в наследство достался заброшенный трёхэтажный кирпичный особняк с небольшим садиком и парой полуразвалившихся хозяйственных построек. Из построек тётушка соорудила небольшие жилые домики, сад расчистила, а особняк превратила в музей. И именно в одном из таких домиков (вернее, в том, у крыльца которого я дышала пирогом и глинтвейном) сейчас отдыхал Кеша. И пусть спит.

Я поднялась по ступенькам и открыла дверь. Маленькая прихожая, узкий коридорчик, две двери в жилые комнаты, застеклённая дверь в конце – выход на утеплённую веранду-кухню. И Инна Макаровна – высокая, моложавая, кудрявая, в длинной багряной шали, серой водолазке и тёмной юбке.

Открыв неприметную дверку в прихожей, Инна Макаровна включила свет и поторопила:

– Руки мой. Пирог стынет. А я сейчас Вере позвоню.

– Не надо, – я опустила сумку на пол и послушно протопала в ванную. – Я же не на полчаса приехала. А в отпуск. Не торопите тётушку. И поела я бы попозже. Не голодная пока, спасибо.

Инна Макаровна понимающе улыбнулась:

– В музей хочешь?