Ах, Сереженька, Сергуша…

Ой, не рви, не рви ты душу,

Не зальешь всю боль вином,

А на утро только сушит,

Да в башке страдальный звон.

Не приемлешь ты иную

Русь в печальных образах,

Где Коммуна именует

На других ее ладах.

Все печальнее и горше,

От обиды в горле ком,

Что не чесаный, обросший

Вновь мужик под плеть ведом.

От заката до рассвета

Из запоя вновь в запой,

Твердо знал ты Штат Советов-

Часть утопии большой.

Закружилось воронье-

Над тобою стаей беды…

Вновь он бритвой полоснет-

За Рязанские рассветы.

И скитался по планете

Златокудрый и шальной,

Ты как в поле вольный ветер

Над Россейской стороной.

Божья Матерь окрести

Души тех, кто не блаженен.

Святый Господи, прости-

Был убит Сергей Есенин.

МАМЕ

Мой во плоти при жизни Бог-

Родная, милая, Мамуля.

Пройдя сквозь пыль чужих дорог,

К тебе единственной спешу я.

Когда мой мир блек на холсте,

Когда подъем сменяла яма…

Иисус распятый на кресте

Спасти не мог, спасала – Мама!

Да, жизнь бурлила, как вода,

Через края судьбы с излишком…

Я вспомнил детство, в нем тогда,

Читала ты мне на ночь книжки…

Я вспомнил, как тебе с Отцом,

Мы васильки срывали в поле…

Там у реки стоял наш дом,

Напротив старой колокольни…

Разбитый в первом классе нос,

От драк, за сверстниц с параллели.

Слова Отца: «Пацан подрос,

Довольно, мать, ну все ж взрослели!»

Я помню, Мама, не забыл!

Всю жизнь мою ты где то рядом,

Я слышу все твои мольбы,

За свою душу, пред лампадой.

Мой во плоти при жизни Бог —

Родная, милая, Мамуля!

Знай за тебя хоть сто кругов,

В любом Аду босым пройду я!

Я за тебя на все готов,

Живи сто лет цветком весенним…

Вот самый худший из сынов

Встал перед Мамой… на колени…

«Вот и опять, Есенинская грусть…»

Вот и опять, Есенинская грусть,

В душе кипит наивными стихами.

На фото глядя, снова я влюблюсь,

В девчонку эту с карими глазами.

А за окном свирепствует метель,

И бьется в рамы с бесовскою силой.

Я лунной долькой закусив «Мартель»,

Вдохну с небес разлитые чернила.

Фонарь качнется, всхлипнув на ветру,

Мечтая быть поближе к стылым звездам.

А я на фото вновь Её смотрю

И понимаю, поздно, слишком поздно.

Мне говорить Ей о своей любви,

Пусть даже и в стихах, пусть через годы,

Уже никак, ничто не обновить,

Прошли закаты наши и восходы.

Всё растворилось, как ночной туман,

Присыпало былое мягким снегом.

Налил себе ещё «Мартель» в стакан,

И дольку отломил лимона с неба.

Взглянул на фото, как последний раз,

Пытаясь не забыть, вновь до рассвета.

Бездонный цвет красивых карих глаз,

Моей любимой девочки из лета…

Пока я жив

Пока я жив, я буду тихо верить,

Что ты придешь ко мне в стихах строкой,

Пусть даже с книг, зимой в безлюдном сквере,

Печатным словом – «Здравствуй, дорогой.»

Я буду ждать, пока стучится сердце,

Пока храним в душе «наш теплый май,»

И по привычке, может по инерции,

Птиц перелетных провожать в твой край.

Последний клин их, догляжу слезой,

Они еще не слились с горизонтом,

И запишу дрожащею рукой,

В блокнот стихи, что сорвались экспромтом —

Я буду ждать, я буду молча ждать,

Вдыхать снега иль по весне соцветия.

Листы календарей в тоске срывать,

Сложив  в года их, или во столетия.

Пока я жив, я буду тихо верить,

Что ты придешь ко мне в мой сон ночной…

Запутается явь в глухой портьере,

И  до утра мы промолчим с тобой…

«Зацыкала басовая струна …»

Зацыкала басовая струна —

Четвертый лад фальшивит до психоза…

Ты приходила вновь ко мне во снах,

Пульсируя артерией венозной.

Из памяти, что до сих пор хранит,

С годами образ твой тепло и свято,

Где лето обжигало наши дни —

Горячим солнцем и луной в закатах.

Где звезды в ночь, светившие лишь нам,

Смеясь, в ладони мы ловили с крыши.

Готов я был стелить к твоим ногам-

Весь мир земной и все, что его выше.

Готов был сочинять тебе стихи,

Сдирать о струны в кровь по новой пальцы…

Листает память прошлого архив,

Где нам с тобой немножечко за двадцать.

Где кажется,