ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА

Люблю я поэтов, забавный народ…

Сергей Есенин

В юности всё кажется значительным, как будто смотришь на мир сквозь увеличительное стекло. Большая жизнь, большие люди, большие проблемы. Не пришла на свидание девушка – трагедия! Поссорился с другом – всё, дуэль! отвергли в редакции стихи – конец надежде, завтра застрелюсь!

Впервые я попал на заседание литературной группы осенью пятьдесят седьмого года, сразу после окончания школы. Приехал из Бондарей завоёвывать мир, непременно мир, а не провинциальный, хотя и областной, Тамбов. Я – поэт, и этого достаточно! Пришёл ошарашивать своими стихами бледнолицых городских поэтов, которые, по моему убеждению, и слова в простоте не скажут. Откуда они знают жизнь, русские просторы, очарование природы? Слабаки передо мной таким, который жил и бредил стихами, у которого с языка соскальзывают рифмы, как стружки из-под рубанка, – плотницкую жизнь с отцом прошёл вдоль и поперёк. Модную рабочую тему закручу – только так!

Заседание молодых литераторов проходило по средам на втором этаже здания по улице Советской 118, где в то время располагались две областные редакции – партийная и комсомольская.

Собирались в большой комнате, там под зелёным сукном по самому центру стоял большой биллиардный стол. На столе в равнобедренном треугольнике матово посвечивали белой костью тяжёлые шары. Обочь без дела лежали бойцовскими пиками два кия с бронзовыми наконечниками в тайной надежде погулять в азартной игре.

Но здесь люди собирались не для игрищ! Объятые беспощадным пламенем творчества, да простится мне высокопарность! каждый пришедший сюда изнывал от страстного желания почитать на публику свои творения: «Я ещё покажу! Я расшевелю обывателя, пощекочу раскалённым железом стихотворной строчки заскорузлые и мозолистые пятки его души! Вот сейчас прочту, – и все ахнут…»

Так, или примерно так думал и я, открывая в косую линейку ученическую тетрадь, чтобы озвучить без очереди, на правах новичка, свои программные вещи перед собравшимся народом.

Но… народ остался равнодушен. Жидко рукоплескали несколько девочек пионерского возраста – и всё, и молчок!

Передо мной, лениво развалившись на стуле, с презрительно скучающим лицом, позёвывая в кулак, сидел парень моего, или чуть постарше, возраста. Отзевавшись, он сказал, что здесь стихов нет. Простая версификация!

Господи, слово-то, какое – версификация! Какая версификация? Я ничего такого не версифицировал! Я стихи писал сам, мучился, а он мне говорит какое-то чудное слово – версификация.