Мозаика Любви
Александр Куделин
Можно ли принять взросление твоего партнёра? Может это сексуальная блажь, усталость тел или кривая улыбка расстояния пройденного пути, которое материализовалось в постоянного собеседника? По-любому столь долгое сосуществование не может не менять сознания, не вести к переоценке и обретению собственных горизонтов… Один вопрос – какие они эти Его горизонты?! Теперь, когда смотрю в себя – всё что во мне – всё от тебя!!!
Юраша
Куда делись воробьи? Их радостный щебет покинул столицу. Голуби, вороны, синицы, а иногда в парках ещё вдруг утренний соловей – нет радости в звуках Москвы! Нет.
Зато на море, в дальней загранице, лето теплит остатки весны. Почти бархатно – не жарко, не холодно; утро и вечер прохладны, но дни вполне горячи.
– Матерь божья, – брызнула обгоревшая под солнцем украинка, стремящаяся переместиться из тени в тень. – Проклятые москали!
Она только заметила освободившийся шезлонг и почти что побежала по краю бассейна, чтобы забронировать так нужное ей место, обозначив его полотенцем, но волна от вынырнувшего чуть не из-под её ног кита окатила таким потоком воды, что полотенце враз поникло, потеряв форму прачечной чистоты!
– Шоб ты здох! – громогласно заклеймила она половину огромного тела, появившегося возле кромки бассейна.
Взгляды отдыхающих, шарившие по веткам деревьев и стайке перистых облаков, быстрым махом уставились в точку всплытия этого Кита. Сложные волны от дифракции и интерференции, созданной телом этого отдыхающего, взбудоражили до величины шторма ещё недавно тихую гладь турецкого бассейна.
– А ты, черный, во-още молодец! – Жирное, но сильное тело, ухватившись за край бассейна, подтянулось на руках и почти по-гимнастически выпихнуло себя из воды на сушу. – Уважаю!
Кого он мог уважать? Каждый, кто знал русскую речь, стал вышаривать сектор шезлонгов, отстоящих от кромки бассейна и от нашего героя на три шага.
«Наверное, наши в баре», – прокралась верная мысль, так как невозможно было представить, что в полоске шезлонгов отдыхающих турецких пенсионеров и иностранных туристов его могло что-либо заинтересовать.
Стареющие тела пенсионеров, приехавших глотнуть умеренной жары перед скорым знойным летом Турции, немцы, обособленно, по-семейному уединившиеся сами в себя, и несколько пар разрозненных французов, ублажающих слух окружающих своим грассирующим р-р-р – всё это было наполнением противоположного берега продолговатого, с небольшими изгибами бассейна. На другой его стороне располагались в основном северные гости, так как жаркие лучи невидимого за ветками солнца на открытом пространстве могли превратить их в головешки, чего не скажешь про смуглых турок, замазанных кремами французов и доведших себя до копчёностей немцев.
– Вот что мне в тебе нравится – ты мужик! – Кит принялся на кого-то перед собой наступать.
Два, в разные стороны и навстречу, широких шага и Некто оказался поднят и подвешен в его объятиях.
– Вот с-сука! – Он поставил в пол-оборота от себя негра и начал жадно целовать его – в лысину, в щеки, в лоб. – Ну молодец же! Молодчик! – Кит опустил француза на мраморную плитку и подвёл его как костыль под подмышку. – Жена?! – Он ткнул пальцем в находящийся рядом шезлонг. – Сам вижу – жена!
– Раша?! – чуть растянув первую букву, спросил не в меру загорелый француз. – Ю, р-раша?!
– Ты чё, дибил?! – почти удивлённо загоготал Кит. – Какой я тебе Юраша!?! Я Коля! Коля я. – Он отпустил француза и ткнул в себя кулаком – Коля!
Худой, но стройный, побритый на лысо негр сморщился в недоумении. Ярко белые глаза его два раза моргнули и без смущения уставились на Колю-кита.
– Ща, подожди! – Коля не стал себя утруждать обходным манёвром, а, отодвинув, словно занавеску, француза, двинулся напропалую через газон в бар.
Так феерично начавшаяся история вдруг прекратилась, оставив всех в разочаровании. Немцы враз загорланили, явно обсуждая только что назревавший инцидент, стареющие турецкие семьи замкнулись в непонимании, а виновник части торжества – афро-француз погладил себя по облизанной Колей лысине и присел на край своего шезлонга, чтобы склониться над белокуро