ВЫСОКОЕ СЕРДЦЕ

Cегодня солнышко взошло

над тёмною страной:

я Божий,

я Внеземной.

Полетит Высоко моё сердце.

Но хочется в небе

«мёртвой петли».

Чтобы было красиво

для нашей Земли.

Высокое Сердце.

У Бога оно.

Но

выполняется сложная «фигура».

Жизнь – это натура.

Пугачёв здесь ни причём.

Просто летаешь, и всё тебе нипочём.

Был бы крылат.

(Бог и это простит!)

Сашка-какашка

над миром парит!

Жизнь – это Высокое Сердце.

Сегодня Христу выходить

в открытое сердце:

Я – Мир.

Буксующий и буксир.

Всё во мне. Всё извне.

Я в недрах, я в жарком любовном огне,

мне мамонты снятся, галеоны на дне,

сегодня так чисто на радиоволне,

я в нересте, нежности, в рыжей копне,

я в нелюдях, смертниках, в их поганой слюне,

я в армии не был, но мужчина вполне,

Памела в бикини у меня на стене,

прорабы кричат – там, в вышине:

давай поднимай свои не-

боскрёбы, шагай по луне,

но белые брючки снова в вине,

я без Страны, передайте привет Стране,

я в каше, я в масле, в десятом блине —

душа не потёмки: стих равен длине

клинической смерти c концом – к Новизне,

но всю мою жизнь – невидимка во мне!

Не я – Ломоносов.

Не я – Шампольон.

Один Саня Григорьев.

У Лермонтова есть Пушкин.

Но нет у «Роллингов» Джонса.

Но в чём-то упрекает мужик.

Но день ещё не померк.

Но там, в поле тела, – страда!

Сердце – у рта —

микрофоном на Верх:

– Боже!

Я Человек.

Сердце моё навек!

Богу большое спасибо!

Кушаем плов,

кушаем рыбу.

Деток растим. Живём понемногу.

Молимся богу.

А ещё ходим в библиотеку.

Всего не прочесть человеку.

И всего не найти.

Потому

и открылась в груди

интереснейшая читальня.

Нет, я не Бальмонт*,

я другой, —

я умер бы везде,

но на земле – Реальней,

здесь Бог воскрес,

здесь Сердца бой…

Здесь сердцу – Даль.

Здесь – Ожиданье:

Святая Церковь ждёт

Христа назад.

Я в Даль смотрю:

честны мои признанья

живому сердцу,

чем сегодня я богат.

Я тоже Жду,

мой Брат, моя Сестричка!

Я каждый день летаю

на вокзал:

а дома – видео с «клубничкой»,

и газплита,

которую засрал.

Мы вдохновенного не можем,

мы сложные,

тяжёлые,

на солнышке лежим.

Давайте Господу поможем,

давайте Господу поможем,

войдём в режим —

доброт, щедрот,

автобусов, котельных,

поймаем такт

Высокий наконец.

…Бог бился над Землёй,

но вдруг устал смертельно:

«Не знайте Ничего.

Вот вам Начало и Конец».

Ты слышишь, милая букашка,

как крылышки твои, бычок?

Нет, не похожи

строчки на подтяжки…

На стенке «зайчик» —

зеркальцем пускает Бог!

Сердцем, как мечом Звеня,

я на святых не ропщу…

Люди, простите меня,

если удар пропущу.

* «Я жалею, что жил на Земле» (К. Бальмонт). —

Прим. автора.

О, БОЛЬ МОЯ!

Сердце,

почувствовав вдохновение,

требует строчек, сердцебиения.

О, сердца авралы!

Своего – мало.

Беру

у Христа,

у Нашего Бога,

беру у Лазо

премного,

беру

у Пиаф,

беру

у Тукая,

Есенин

был прав,

но хочется рая.

Доколе ходить

по берегу моря?!

Нудить и нудить:

«Отдайте мне Борю!»

Никто

не вернётся.

Никого

не вернут.

Добавочных порций

земных

не дают.

А я доедаю

с тарелок людей.

И вес

набираю,

и сердце

острей.

Беру

у Жигулина,

беру

у Барто,

полно

у Никулина,

хоть нам

и смешно.

Не скиснет Тушновой

берёзовый сок!

У Любы Орловой

в духовке пирог.

О, моря авралы!

Борьба на борту.

Но даже Харламов

присутствует тут.

Но даже Покрышкин

расстрелян как лох:

вдруг к «фокерам» вышел…

подставил свой бок…

Так что же, так что же,

планета Земля?!

Ты Небу пригожа.

Ты всех нас положишь…

Наверно, не зря!

Наверх всех свистая,

ты всё же иная —

какая, не знаю…

Но всё же моя!

…

О, Боль моя!

Ты жизнь иная!

И верю, верю я,

что есть они…

объятья рая.

И вертится Земля.

УТРО В ГОРАХ

Земля мой клубок распутала.

«Советским Шампанским» вынесла.

Сама же ходит в распутницах,

в домыслах да в вымысл