Пролог

Джейн Брук с раннего детства ненавидела свое имя. Ей казалось, что от него за километры несло заурядностью и скукой. Сама Джейн не без причины полагала, что не является ни скучной, ни заурядной, но ее имя – оно все портило, черт возьми!

При первом знакомстве оно давало десятки ложных надежд самого разного характера, и Джейн с глубочайшим удовольствием разочаровывала новых людей, приходящих в ее жизнь – раз за разом, снова и снова. Но все-таки это мелкое развлечение не компенсировало ей ее неотвязного глухого раздражения: каждый раз, когда к Джейн обращались по имени, внутри нее зарождалась маленькая буря.

Вообще бури были для Джейн не редкостью, и она далеко не всегда считала нужным утихомиривать их. (А иногда – просто не могла. Но на это ей было абсолютно наплевать.)

Учитывая вышесказанное и еще пару-тройку немаловажных факторов, в средней школе Джейн получила прозвище, очаровательное в своей точности – Ведьма.

Джейн не смирилась с этим прозвищем. Джейн стала носить его с высоко поднятой головой. И со временем оно почти уравновесило вопиющую заурядность ее настоящего имени. Вросло под кожу. Впиталось в кровь.

И, в конце концов, увенчало ее, точно невидимая корона.

***

Ричард Стоун не был средневековым королем, зато оправдывал свою фамилию на девяносто девять процентов. В его характере в равной степени сочетались непробиваемая флегматичность и тяжелое упрямство. Воистину, Ричард был тем камнем, который невозможно ни расколоть, ни сдвинуть без его собственного на то желания. Иногда это создавало проблемы для окружающих, но почти никогда – для него самого.

Ричард сам себя полностью устраивал. Более того, он отлично с собой ладил, и этого приятного общества оказывалось вполне достаточно – до определенного момента.

До тех пор, пока над его ухом не каркнул четырежды старый ворон, и Ведьма не влетела в его жизнь на своей невидимой метле.

До тех пор, пока рядом с ним не появилась Джейн.

Глава 1

Пустырь был огромен и бледно желтел от жесткой сухой травы, выгоревшей за лето. Осеннее солнце скудно освещало его, прорываясь сквозь облака, а меланхоличный ветерок гонял туда-сюда всякий мусор, будто бы от скуки. Общую картину довершали вороны – это было их излюбленное место, казалось, им было дано специальное задание: своими криками сделать злосчастный пустырь еще более мрачным и неуютным.

Несмотря на все вышеперечисленное, Джейн любила приходить сюда после школы. С начала учебного года она делала это почти каждый день, иногда пренебрегая опасностью простудиться на ветру или вымокнуть под унылым сентябрьским дождем.

Джейн нравились вороны, нравилась жесткая трава и нравилось то, что здесь она всегда была совсем одна. Последнее – радость уединения – почти никогда не было доступно ей ни в школе, ни дома. Джейн была по горло сыта людьми: брюзгливыми учителями, глупыми одноклассниками, вечно ворчащей тетушкой и своим младшим братцем, занудным и слезливым. Всего этого было слишком много для нее одной, и поэтому Джейн полюбила пустырь. (И было вовсе необязательно, чтобы пустырь отвечал ей взаимностью.)

В тот день она пришла со школы чуть раньше обычного, позволив себе прогулять последний урок. Села на сухую траву, поджав ноги, и закрыла глаза. Мягкая темнота окутала ее, а колючий ветер принялся щекотать открытое лицо. И Джейн подумала о том, что в конкретный момент времени она больше ни в чем не нуждается, кроме этого. Ни в чем и, уж тем более, ни в ком.

Как будто в ответ на ее мысли, до ее слуха донесся приглушенный звук шагов. Джейн встрепенулась, открыла глаза и резко вскочила, озираясь по сторонам. Ей не нужны были гости. (Но разве кто-то спросил ее мнение на этот счет?)

Джейн узнала Ричарда не сразу, а когда узнала, вздохнула с нескрываемым раздражением. Стоун уже полторы недели учился в ее школе, в параллельном классе, и был мысленно охарактеризован ею, как существо ограниченное и скучное. Потерпеть такое существо в школе было еще можно, но заявиться на ее пустырь и портить ей прогулку – это уже чересчур.

Когда Ричард подошел достаточно близко, Джейн подарила ему самую ядовитую из своих усмешек и припечатала