Цыганке Нэле,

предсказавшей мою творческую судьбу,

посвящаю

ПЕРВЫЙ ПАР

Я люблю белый стих.

Он тело моё

и камень с души,

искупление и прощение,

я синие брючки ношу —

и трутся они, как стихи,

вместе с кожей снимаю

пенку строчек —

и бинты широки,

как хотите трясите бумагу – там ключи не звенят,

кто верлибру товарищ, тот сам же брильянт,

по дорожкам пустынным бродят стаи собак,

но сияет, как Север, – свободный мой шаг!

Рифма – армия.

Рифма – лампасы.

А я в редьку,

а я в редьку больше масла.

А я к людям,

а я к людям в робе мельника.

Я люблю белый стих.

Мне большие грибы находить,

мне снегом дышать,

в русые косы влюбляться.

Рифма чудесна.

Я обожаю рифму. Рифма – волшебный клубок.

Рифмы тёплое лицо

поварёнка красит —

подаёт к столу мясцо,

подаёт салатик.

Критик битые бока

лихачу рихтует.

Дождалась волны доска —

серфингист рифмует!

Кровеносные сосуды

слепых

котят —

тоже в рифму хотят!

Фары, рассеивающие тьму, —

тоже в риф-му.

Но… попробуйте потерять глушитель… Пусть ничего

не останется в мире —

ни cельских дорог,

ни огромного солнца,

ни глаз, ни ушей,

ни отрубленной головы,

пусть только МУЗА приходит – трясёт своими «арбузами»,

вырабатывает эры и небо,

обрастает людьми и белыми словами.

Рифма пойдёт по следам.

Вскинет штуцер.

С веточек рухнет снежная пыль.

Так марганцовка баки зальёт воде бестолковой.

Так красят белька,

уводя от крюка.

Белые шубы.

Разлагающиеся тела.

Я вам другое поведаю,

застёгивая хрустящие манжеты,

я сделаю это тайно:

просто напялю свитер поверх,

потому что зима и ветер как зверь,

но я буду замечен, буду выдан собой,

словно видел луну в рубашке ночной,

или прямо с утра

винца пригубил —

и глазами блещу, и язык распустил,

то ли Шурик я,

то ли Сашка,

то ли ничего у меня не болит, —

а это попросту рубашка

под чёрным свитером творит!

Не называйте белую поэзию прозой.

Она у себя дома на просторах листа.

Я росинку кипящую света снял с души

и на листик спустил – куйте же её, пока горяча!

Я коней вам привёл

из затерянной жизни своей – так седлайте же их, дорогих!

…Река выходит из берегов.

Дельфины больше не взрывают корабли.

Всё очень просто.

Всё объяснимо:

лопнула фирма.

Рифма – за финку!

А мне б на нехожую тропку

выйти, скучая, —

а это не мало

для шумного мира,

для шумного бала – случайно

вдруг встретить кого-то…

Я не хочу рифмовать:

четыре столетия в строфе воевать.

Рифмы хочу сплошной —

чтоб волна на волну,

чтоб волна за волной.

Я просто хочу рисовать.

Просто играть джаз.

Но ещё с детства люблю первый морозный пар изо рта —

на пороге дома.

ЗАЗВЕНЕЛА ПЕСНЯ ВО МНЕ

Зазвенела песня во мне

под счастливую песню неба!

…Стройный тополь, грустя о весне,

не стряхнёт пушистую негу.

Будет бал, будет сказочный бал,

вот и котик шагает гусаром…

Мне бы с ними поднять бокал,

мне бы с божьим чокнуться даром!..

Но я славно присел у окна:

созерцаю, слежу за игрою.

Вся в тумане, как в дрёме, луна, —

покачаю её… и прикрою.

А окошки бегут, бегут,

леденцами бегут по фасадам.

А на улице дети орут,

леденцов им больше не надо.

Будет лету и мяч и сачок,

но такое ему не приснится:

осветился снежком старичок,

как вечерней лампадой божница.

Это слёзки, пушистенький пшик,

измененье всего лишь погоды.

А душа, как усталый мужик,

пьёт и пьёт на лоне природы.

Будем пить его на лету,

чистогонное снежное тело.

Белизной нарастаю, расту, —

набелело во мне, набелело!..

Зазвенел мой песенный ряд

под растущую белую стаю.

Словно сильный собран отряд

и по всем фронтам наступает.

Я сегодня уйду от окна.

Я к мальчишкам выбегу с клюшкой.

Я куплю у бабуси вина

или пару бокалов в пивнушке.

И любимый Кировский мост

мне свой трап загадочно спустит:

может, смотрит с моста… Христос,

или вышел проветриться Пушкин.

Я у Блока о вьюге читал,

я на Зыкиной видел платочек…

Мне бы с ними поднять бокал,

очень хочется этого, оч-чень!..

Я ЧЕЛОВЕК

Я человек.

Я сильным быть хочу.

Как те пятнадцать

памятных республик.

Я скоро сам, подобно силачу,

на сц