ЭПИзопРОЗА

ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ

Я, Одинокий Гений

(по мотивам Д. Хармса)

.                                          – I —

Трудно иногда сознавать себя гением. Особенно если тебя не признали гением при жизни. Мне проще. То, что я гений, известно всем окружающим.

Я, правда, человек хорошего и скромного воспитания, и прошу их не восхищаться мной все время.

Но вот это уже труднее. Это уже не всегда удается.

Многие, кого я встречал на жизненном пути, не могли удержаться от преклонения передо мной. Мой мощный ум и моя проницательность позволяют быть мне на вершине и оттуда видеть насквозь все явления и их первопричины.

В те времена, когда во мне играли страсти, я был женат. Но и тогда кипение страстей я легко подвергал анализу своего изощренного мозга. Жена из-за этого часто трепетала передо мной. Она была художник, ездила в Италию и любила колбасу, но колоссальность моего ума совершенно подавляла ее.

Ей трудно было излагать свои мысли, даже если я просто смотрел на нее.

Вначале она еще могла говорить, но потом скоро начинала икать. Со временем ее способность говорить в присутствии моей подавляющей харизмы совершенно улетучилась, и она начинала икать лишь завидев меня или даже просто заслышав мои шаги.

Потом она всё-таки отучилась икать, и ее опять увезли в Италию.

В перерывах между иканием у нас появился сын. Он вырос романтическим и идеалистически настроенным юношей. Такие восторженные молодые люди часто рождаются у гениев. Хотя бывает и наоборот. То есть я хотел сказать словом «наоборот» не то, что я не гений, а что не рождаются восторженные, то есть, тьфу, рождаются не восторженные. Ну, в общем, вы поняли. Ясность моего ума и стройность изложения мысли всегда покоряли окружающих, я всегда всех переспаривал, то есть переспоривал – короче, всех мог переспорить

.

С сыном мы тоже часто спорили. Он – с восторгом, я – с мудростью:

– Сын, – говорил я ему веско и с отеческой лаской, – как я могу много работать, если мне мало платят?

– Папа, – отвечал он, с восторгом глядя на меня, – так ты попробуй работать больше и лучше, может, тебе и платить будут больше.

Какой идеализм и наивность! Какое незнание жизни! Впрочем, поскольку это мой сын, это простительно и очень мило.

Я и сам в его годы был романтичен и рыцарствен. Я был настолько рыцарственный, что даже не отбирал денег у ленинградских старушек.

Во времена моей юности ленинградские старушки водились в изобилии. Практически в каждом подъезде можно было обнаружить не менее десяти таких старушек. Они во множестве передвигались по улицам, посещали булочные и занимали удобные места под деревьями в парках.

Мы с моим товарищем никогда не отбирали денег у ленинградских старушек – мы тихо подкрадывались к ним сзади каким-нибудь ранним и темным осенним вечером и говорили им в ухо: «Ой»

Некоторые представители вида после этого быстро семенили прочь, другие замирали в неподвижности и оцепенении.

Как вы можете видеть, тонкое чувство юмора было присуще мне с детских лет. С годами оно только усилилось и стало еще тоньше.

В зрелые годы мое чувство юмора особо ценил Ломаевский. Он был тоже художник и хорошо пел фальцетом. Я часто захаживал к нему в мастерскую. Он с радостью отрезал мне кружок колбасы, ставил банку горчицы на стол, и приготовлялся слушать меня.

Когда же съев колбасу, я что-нибудь изрекал, он отворачивался и, потрясенный, молчал так несколько минут.

Вот до чего может довести человека мудрое слово!

С годами Ломаевский стал хуже петь фальцетом, и я стал реже посещать его.

Когда же он купил пылесос и два чемодана, мои визиты прекратились совсем.

.                                      – II —

Вообще, я нахожу, что многие художники восхищались мной. Видимо, потому, что я творческий гений. Взять того же Худюка. Когда я был у него в гостях в Воронеже, или в Белгороде… а может, и в Севастополе – этого я точно не помню, я думаю творческий гений не обязан помнить все свои перемещения – он порой говаривал мне :

– Александр, что будешь сегодня на обед – капустную котлету или картошку с рыбой?

В ответ я обычно не торопясь растолковывал ему, что должен побыть в уединении