Предпоследний Декамерон, или Сказки морового поветрия

Наталья Александровна Веселова

В недалеком будущем на земле бушует новая эпидемия чумы. Несколько человек находят бункер времен Второй мировой войны в Подмосковном лесу и спускаются туда, не желая попасть в официальный карантин. Гаджеты скоро перестают работать, исчезает электричество, подходят к концу запасы еды. Что делать, чтобы не пасть духом, сохранить человеческий облик? Конечно, рассказывать интересные истории, как это делали герои Боккаччо семьсот лет назад…

В конце времени будет только два класса людей:

те, которые однажды сказали Богу: «Да будет воля Твоя»,

и те, которым скажет Бог: «Да будет по вашей воле».

К.С. Льюис

Пролог

Yersiniapestis

– Паутинки в лесу – лету конец… – один из двух немолодых мужчин, уже порядочно запыхавшийся, остановился передохнуть, придумав для этого формальный предлог – сосредоточенную протирку своих якобы запотевших стильных очков.

Ему явно не хотелось показать презренную слабину своему спутнику, одетому в поношенный камуфляж, с грацией тяжелого хищника из семейства кошачьих непринужденно преодолевавшему чудовищные препятствия на данной пересеченной местности: поваленные дремучие ели в этом подмосковном лесу, казалось, были свежими семечками в коричнево-бронзовых шишках еще при Юрии Долгоруком.

– Как вы думаете, Максим… Вот этой… ёлочке… сколько лет? – тщедушный очкарик в ладных джинсах и чистой светлой куртке кивком головы указал на мощный, иззелена-черный ствол, с корой, напоминавшей кожу дряхлого слона. – Мы же ее и вдвоем, наверно, не обхватим!

Товарищ его – гладко выбритый, широкоплечий, с невытравливаемой военной выправкой, бросил на дерево небрежный оценивающий взгляд и коротко уронил:

– Лет триста, – и отвернулся, устремив непроницаемый взгляд в сторону светлой просеки, над которой быстро рассеивался рассветный туман, похожий теперь на медленно опадавшую золотистую тюлевую занавеску.

И непонятно было – любуется ли он летучей холодной прелестью первого осеннего утра или взгляд его повернут внутрь – в таинственную брутальную душу, поставленную и воспитанную совсем не так, как привык развязный московский гуманитарий. Зато и сомневаться не приходилось в том, что интеллигентская хитрость собеседника им давно разгадана, и, ничуть не уставший, крепко сбитый, в свое время привыкший к дальним броскам с полной выкладкой, он снисходительно дает жалкому школьному учителешке время отдышаться.

– В прошлом году в этот день линейки во всех школах шли… – грустно пробормотал тот, подслеповато щурясь на сверкающие стразы росы, дружно вспыхнувшие там и тут в желто-зеленой ажурной вязке березовой листвы. – Цветы кругом, банты у девчонок белые… И в ноль седьмом, когда мои в первый класс шли, так было, и в девятьсот восемьдесят четвертом, когда – я сам… Казалось, всегда так будет… И вот…

– А мой, может, и вовсе не пойдет, – жестко сказал Макс, оттолкнувшись плечом от ствола, к которому было прислонился; он метнул спокойный, но все-таки едва уловимо презрительный взгляд на учителя: – Все, кончен привал. Ведите дальше, Станислав. Хорошо дорогу помните?

Стас послушно подхватился:

– Да-да, конечно… Это дерево, у которого вы стоите, – как раз приметное. Видите – я специально ветку сломал, видите? Это я так дорогу отмечал. Теперь нам туда, наискосок, метров двести – и будет большой такой муравейник, а оттуда уже совсем близко… Только везде эти стволы проклятые… Будто в тайге после Тунгусского метеорита, честное слово. Шею свернешь, пока перелезешь… И сучки острые отовсюду торчат… Того и гляди… Гм…

– «Мужики, мужики, яйца не поколите!» – «А что, бабка, яички везешь?» – «Да нет, гвозди», – без всякого выражения и без тени усмешки легко махнувший через толстенную поваленную березу Макс изрек странную фразу, про которую Стас только спустя несколько минут догадался, что это старый анекдот.

Сам-то Станислав без крайней нужды и не пытался перелезать через постоянно преграждавшие путь то почти лежачие, то под углом сломавшиеся деревья, а, скрючившись, кое-как протискивался, иногда даже проползал под ними, зеленя на спине и животе свою опрят