Последняя любовь

Гоар Карлосовна Маркосян-Каспер

«Когда мы познакомились, Гоар уже переходила с поэзии на прозу. За год до этого она выпустила в Ереване маленький сборничек «Недостроенный замок мой», дарила его друзьям. В магазины он не попал – времена изменились: стихи, особенно на русском, никому в Армении нужны не были.

Свои последние два стихотворения она написала на пике нашего романа. Было это в сентябре 1990-го года: Гоар приехала в Эстонию, я повез ее на Вырумаа, где мы бродили по проселочным дорогам.

Больше Гоар стихов не писала, а написанные – печатать не пыталась. Она считала, что поэзия – дело молодых, и жалела профессиональных поэтов, вынужденных выпускать на старости лет одну книгу за другой, чтобы заработать на жизнь или напомнить о себе.

Мы всегда смотрели в будущее, а стихи – они остались там, в далеком ереванском прошлом… Только после ее смерти (она умерла 10 сентября 2015 в Барселоне) я отыскал папку, в которой Гоар аккуратно хранила машинописные тексты своих стихов (как ни удивительно, она была педант), и обнаружил там немало стихотворений, даже более интересных, чем те, которые она включила в свой первый сборник». Калле Каспер

Гоар Маркосян-Каспер

Последняя любовь

ИЗБРАННЫЕ СТИХИ[1 - Стихи Гоар Маркосян-Каспер хранятся в архиве Европейского Университета в Санкт-Петербурге (Ф. Л-22, опись 2).]

Микеланджело

Здравствуй, Давид!

Как живешь? Как дела?

Эта ротонда тебе не мала?

Впрочем, зачем же мала – недаром

Вся Флоренция служит футляром

Тебе уже долгих пять сотен лет…

Скажи, Давид, ты помнишь иль нет?

Помню, конечно.

Как мог я забыть

Дни, когда начал видеть и жить.

Веками, невиданно долгий срок,

Я был заключен в беломраморный блок.

Век за веком теряя терпение,

Я ждал, я ждал освобожденья.

Голос – от тесной тюрьмы ключом –

Вдруг прозвенел:

«Здесь Давид заключен!»

Дни были узки, как шпаги жало.

Раздвинув пределы их, ночью бежал он

К счастью, что жизнью целой оплачено,

Чтоб, ненасытной страстью охваченный,

Самозабвенно к камню прильнуть

И впиться резцом в его белую грудь.

Властной лаской своих мудрых пальцев

Вынудить камень расслабиться… сдаться,

Покорно ему отдаваясь во власть.

Пред силой великой любви его пасть,

Вкусив его сердца великую нежность,

Покрыть его пылью невинности снежной.

Так было.

И камень, покорный ему,

Распался, мою разрушая тюрьму.

Я помню то, что другим не дано.

Я пил радость дней, хмельных, как вино.

Я не считал те мутные годы –

Годы тиранов, годы свободы.

Горели костры, и мысли жгли в дым…

Все реже, все реже мы виделись с ним.

Жизнь его тихо клонилась под вечер.

Старел и мрачнел он с каждою встречей,

Рассказывал горько, хмуро, устало…

Так было.

А вскоре его не стало.

Но память о нем потоки столетий

Не захлестнут. Ведь мы, его дети,

Живем мы, и вдаль нас уводит дорога.

Рукой человека, подобного богу,

Мы созданы были.

Сама посуди.

Чем божьим уступят его творенья?..

Опомнись, Давид! Ну что за сравненье!

Опомнись, Давид!

Давид, погляди.

Вот фрески Систины, а вот и люди –

Сутулые, хилые, с впалою грудью,

Кривыми ногами и дряблым телом –

Мы разве созданья Микеланджело?

Каким был бы мир, если бы бог

Так вдохновенно творить бы мог!

    1972

Фиеста

1

Фиеста!

Фиеста льется цветным потоком

Платьев желтых, сиреневых, красных.

Косит солнце оранжевым оком

С сине-белого неба.

Напрасно

Облака с ним вступают в бой.

Затопил медно-красный зной

Сады, дворцы, дороги…

Фиеста!

Фиеста льется цветным потоком.

Прорвалось, потекло, понеслось

Опаляющей гибкостью плясок.

Лица в черной оправе волос

Собраньем трагических масок

Развешаны, как попало,

На бледной поверхности дня…

Кармен, когда ты полюбишь меня?

Ни-ког-да.

Мостовая,

Как свежая кровь быка, горяча.

Вдоль мостовой, земли не касаясь,

Летит Кармен.

Соскользнула с плеча

Алая шаль, ликующим пламенем

Окутала грудь.

Рот словно рана ножевая.

Невыносимо живая

Летит Кармен, замыкая круг.

«Дар твой –

любви нечаянно