Любовь ковидной эпохи

Николай Яременко

Еще? никогда наше общество не сталкивалось с таким испытанием – глобальная самоизоляция. Каким испытаниям подвергается внутреннии? мир каждого из нас, когда мы вырваны из привычных социальных связеи?, какими причудливыми смыслами начинает наполняться наш внутреннии? мир и как избежать при этом внутреннего дискомфорта – в тре?х рассказах известного журналиста и публициста. Ещё одно произведение – эссе «Тридцать лет без Венички» – уносит нас в 1990 год, когда не стало автора бессмертнои? поэмы «Москва – Петушки». Миниатюра, как принято говорить сегодня, вышла очень атмосферная: она словно окунает нас в то время, когда подлинная литература, без тени пропаганды и наносных наслоении?, овладевала умами молодых людеи?, которым искренне казалось, что будущее – как у классика – светло и прекрасно.

Женщина для карантина

Он слил воду из кастрюли в раковину, аккуратно придерживая рукой свёклу. Словно кровь, бьющая из красных фонтанов на Поклонной горе, зажурчала окрашенная вода.

Натереть свёклу, чтобы перемешать её с майонезом и сделать салат – это второе и последнее из всех возможных блюд, которое он умел делать. Первое, как у любого другого мужчины – это яичница. Дальше у всех обычно идёт список разной длины, но у него он обрывался довольно быстро. Мама всегда в детстве говорила: «Сашенька, твоя работа – это учёба!» Делала котлетки и прочие вкусные разности сама. Детство сменилось студенчеством, а оно как-то само собой перетекло в женитьбу. У мальчиков домашних ведь так бывает: чтобы решиться на побег из любящего родительского дома, надо жениться. Поэтому готовить так и не пришлось научиться.

Избитая шутка, что детство у мальчиков до 40 лет протекает трудно, известна многим. И точно так же известно, что после 40 лет не так уж и многое-то меняется.

Но вот к его сорока с хвостиком случилось с ним серьёзное потрясение. Можно сказать, социальное испытание. Такое же, как у многих, впрочем. Всех заперли на карантин. Китайцы что-то там намудрили близ Уханьки, и все стали стремительно кашлять и умирать в разных частях планеты.

Жена, временно отлучившаяся по контракту в соседнюю страну, подселила перед самым отъездом к нему свою маму:

– У тебя много работы. Вот она тебе готовить будет, и вообще…

Что означало «вообще», в каждой семье значит, наверное, что-то своё, но чаще всего это было расхожим синонимом хлёсткой и убийственной мысли – «чтоб баб не водил».

Как будто их водить нельзя куда-то в иное место. Но кто же мог представить, что случится эпидемия, а вместе с ней и карантин. Жена продолжала работать по контракту и даже на пару дней не могла прилететь – границы закрыты, повсеместная самоизоляция и другие новые слова.

Тёща была старушкой беззлобной, но уже настойчиво и магистрально впадающей в детство. Любопытство переполняло её до самых краёв. Если приходилось говорить по телефону (а работа на «дистанционке» становилась реально какой-то бесконечной), то рядом с закрытой дверью обязательно скрипела паркетинка: тёща слушала. Не то чтобы ей хотелось на чём-то поймать зятя – нет, просто надо же хоть чем-то жить, хоть какими-то новостями, а по радио – только про эпидемию и больше нет ровным счетом ничего.

Иногда любопытство так переполняло её, что она даже впрямую спрашивала:

– Я случайно слышала, как ты сказал по телефону…

– Случайно?

– Да, шла в туалет из своей комнаты. Задумалась о чём-то, остановилась, а тут слышу… – и дальше следовал пересказ, свидетельствовавший о том, что остановиться и задуматься у двери пришлось на добрую четверть часа.

Шли недели на самоизоляции. Жизнь становилась совсем невыносима. Одного боялась тёща, просто патологически боялась – заболеть новомодной инфекцией. Когда Саша выносил мешок в мусоропровод у лифта, стремительно пряталась в своей комнате – вдруг вирус залетит? Разумеется, сразу же к ней рванёт! Это были недолгие счастливые моменты, когда она не лезла во всё. Час-другой тишины и покоя.

Этим-то он и решил воспользоваться.

– Ирина Петровна, сегодня врач придёт…

– Какой врач? – испуганно попятилась она от зятя, уже хватаясь за ручку своей двери. –