Рефлекс совести, или Заурядное происшествие

Александр Эпиницкий

Временами человека посещают благородные порывы восстановить справедливость – защитить униженных, одёрнуть мерзавцев. Предлагаемый рассказ именно об этом.

– Зачем ты куришь? Ты же знаешь, тебе будет плохо.

– Мне уже плохо.

– Нет, я не то хотела сказать. Тебе будет дурно.

«Она права, – подумал он. – Она всегда права: я действительно не умею курить. Лучше пусть мне будет плохо, чем мне будет дурно. Это мерзко, когда физически дурно. От этого тошнит и становится отвратительно и совсем не уместно для того, у кого плохо на сердце, а не в желудке. Это всё равно, что справлять поминки в бане».

Он не докурил сигарету до конца и затушил её о блюдце, где уже лежали пять окурков.

«Господи, о чем я думаю? Неужели сейчас вообще о чём-либо можно думать? Как же мне нестерпимо плохо и по венам моим течет раскаленный металл. Никогда так не было. Нет, однажды всё-таки было. Очень давно. Тогда я лежал на операционном столе, через меня прокачивали какую-то дрянь, и я не был уверен, что очнусь от наркоза».

«Женька, что со мной? – продолжал он думать, время от времени переводя взгляд с блюдца на жену. – Я всегда находил утешение рядом с тобой. В такие минуты моя голова лежала на твоих коленях; ты гладила меня по волосам и всё проходило. А сейчас? Мне даже не хочется подходить к тебе очень близко. Что с нами происходит? Хотя почему с нами? Со мной. Что со мной стряслось? Где моя жизнерадостность? Куда она улетучилась? Кто сказал, что с возрастом человек становится тверже, выносливее? Бред. Если ты нормальный человек, с возрастом ты даже черстветь не имеешь права».

Он вспомнил то, о чём недавно говорила Женя. Это было в прошлое воскресенье. Тогда он сидел за столом, она стояла рядом с ним и наливала ему борщ.

– Мы начинаем быстро стареть, – сказала она. – Все наши обиды из-за этого. Мы снова превращаемся в детей: капризных, чувствительных детей.

– О чём ты говоришь, Женька? Я вовсе не обижен. И потом: мне тридцать два, тебе двадцать восемь. Какая старость? В этом возрасте некоторые люди ещё живут с мамой и папой.

– Да. А мы с тобой уже семь лет живем одни. Совсем одни.

– Мы живем не одни. Мы живем вместе.

– Это хорошо. Хорошо стареть вместе, Алёша.

– Женька, только давай не будем раскисать! – укорил он её и улыбнулся. – Подай-ка мне лучше сметану, пожалуйста.

Она вынула из ящика большую ложку, затем открыла холодильник, достала банку со сметаной и поставила перед ним.

«Она права, – думал Алёша, отвинчивая крышку на банке. – Вот и я начинаю с усилием выдавливать из себя жизнерадостность, и, мне кажется, возраст здесь ни при чем. У меня просто появилось больше времени. Я стал слишком быстро всё делать и от этого начал меньше работать и больше думать. Нужно перестать думать или найти другую работу».