Ошибка реинкарнации

Беркутов был бродячей змеёй, по чьему-то недосмотру возродившейся в человеческом обличьи.

Он обладал всеми характерными признаками – низким лбом, сдавленными висками, выдающимися скулами, идеальным прикусом, и общей неистребимой ядовитостью.

Тело взрослого Беркутова в итоге оказалось за кассой магазина.

Если б он, как и должно было случиться, родился змеёй, то это была бы плюющаяся змея: ко всему прочему Беркутов был брезглив.

Он восседал на стуле, выпрямив спину, сияя здоровым цветом лица, и периодически протирал руки спиртовыми салфетками, – так, чтобы этого никто не видел.

Однако дезинфекция предназначалась исключительно для организма Беркутова, покупатели виделись ему неживыми манекенами.

Первое, что делал Беркутов, севши за кассу – ковырялся в носу. Потом он поправлял носки и отряхивал манжеты штанов. Потом грязными руками брался за чужие покупки. И так работал до первого кэша, – после выдачи сдачи он под кассой дезинфицировал руки, потом совершал тот же ритуал – ковырялся в носу, поправлял носки, отряхивал манжеты брюк, и брался за чужие покупки…

Кассир из Беркутова получился молчаливый и неторопливый. На вопросы он не отвечал, пользуясь тем, что имел внешность неаборигенскую, и делал вид, что плохо понимает русский язык. Единственное, что он произносил, улыбаясь в лицо оппоненту, и скользя по нему взглядом, было: «Ну вы не переживайте…».

Неторопливость его была взрощенной в тёмных извилинах ядовитого ума, – плавные тягучие движения, разглядывание каких-то таблиц с ценами, медленное сканирование штрихкодов безумно раздражало покупателей.

Беркутов сканировал и покупателей тоже. Для тех, кто, стоя в очереди в его кассу, вдруг начинал за ним наблюдать, он приберегал сюрприз – когда любопытный уже смаковал надежду вырваться наконец на свободу, Беркутов со всей силы надавливал на панель весов, и кассу заклинивало.

Вызванный старший кассир разводил руками, и всей бывшей Беркутовской очереди приходилось поодиночке разбредаться по другим кассам.

Те, кто постоянно отоваривался в этом магазине, после первого неудачного опыта в очередь в кассу Беркутова не становились никогда.

Магазин был небольшим по московским меркам – всего на пять касс, из которых, как правило, две не работали.

Кассирши изнемогали от постоянного потока покупателей. Первые три года, с тех пор, как магазин обосновался в стилобатной части жилого дома, их наравне со всеми обдувал ледяной ветер из кондиционеров. Посетители почти бегом маршировали вдоль стеллажей, некоторые прикрывались ладонью, как от солнца: постояв лишнюю секунду под вымораживающим сквозняком, можно было заработать насморк, если не менингит. Даже в жаркую погоду в магазине не задерживались.

Последний год кондиционеры не работали вовсе. Кассирши были рады. А покупатели торопились вдоль полок теперь уже из-за духоты. Стоять в очереди, чтоб расплатиться, было невыносимо, лица краснели, люди кашляли, дети капризничали.

Когда уборщица протирала полы тряпкой, вымоченной в растворе хлорки, к общему составному аромату гниющих овощей-фруктов, жаренных окорочков, рыбы, стирального порошка добавлялся ещё едкий запах продезинфицированной грязи.

В общем, Беркутову было весело.

Было ещё два кассира, которые не пользовались успехом – толстая неряшливая тётя, которая обсчитывала всех, кто зазевается, и слишком общительная молоденькая кокетка.

Но это, в сущности, преамбула.

Уникальной особенностью Беркутова был стул. Не тот, на котором восседало его тело, а имеющий медицинско-физиологичекий смысл. Как уж ему так повезло, никто в итоге не дознался, но Беркутов какал, пардон, нефтью. Нет, я не скажу, что он ещё и пукал природным газом, а писал скипидаром, – это домыслы.

Семья

Первой недетский запах унюхала мама, меняя маленькому Беркутову подгузник. В подгузнике, сами понимаете, на глаз отличить естественный младенческий стул от нефти непросто.

Мама позвала папу. Папа-геолог обалдел, поняв, что его сынуля испражняется нефтью. Сначала мама с папой взялись собираться в больницу, но папа, поразмыслив, вовремя остановил взволнованную растрёпанную супругу:

– Нельзя этого