Моим дочерям Насте и Саше. С любовью.

Вместо предисловия

Вы держите в руках мою биографию.

Не всю, конечно – ту её часть, что поселилась на страницах Инстаграма к 2020-му году.

Всё дело в дочерях, которые просили рассказывать сказки вечерами.

Ещё, дело в коллегах, смеявшихся над моими «жизненными» историями.

Дело также в глубокоуважаемых и любимых подписчиках, потакавших моему тщеславию.

Дело в любимой жене, поддерживавшей меня и при написании книги и во время выкапывания пруда. Лопатой и карандашом.

Это – причёсанные и расширенные посты, разбросанные во вневременном и бессодержательном беспорядке.

Вы ведь в курсе, что времени нет? Совсем. Как и содержания.

Дело не во мне!

«Вы болван, Штюбинг!» (с)

(Из записок несостоявшегося контрразведчика)

Вообще, я высокого мнения о себе. Особенно, если с каблуками.

Но, бывало, бывало…

11-й класс. Год, соответственно, 1995-й. То есть, мы уже знали, что Господь на стороне правых, а правые те, у кого танки. Не знали, правда, что Железного Феликса отковырять от Лубянки можно, но отковырять Лубянку из людей нельзя.

В общем, вечер, звонок по телефону (такому, с диском). Отец берёт трубку, разговаривает и, загадочно зовёт меня: «С тобой хотят поговорить из «Большого дома». Кто не в курсе, «Большой дом» на Литейном проспекте Питера – самое высокое здание города. С него и сейчас видны Соловецкие острова и Удмуртия.

Питерская КГБ/ФСБ.

Беру трубку и слышу:

«Мы всё про Вас знаем, Станислав.

Отличник, не замешан, не участвовал, любите Родину.

Один привод к директору по уважительной причине.

Один привод в милицию – ошибся дверью, получая паспорт.

Лю?бите Пугачёву и не любите Ки?нчева.

Пример. Хороший.

Часто бьют. Из зависти.

Предлагаем Вам пойти учиться в высшую школу ФСК. Приходите завтра вечером на Литейный. Можно – с папой.

Пропуск на ваш паспорт (да, мы знаем, что он у Вас с ошибкой, а Вы сфотографировались в жёлтой футболке) уже оформлен».

Меня заинтриговало их всеведение.

Пусть уж лучше я знаю про цвет трусов окружающих, чем наоборот.

Пошли.

Гулкое пустое здание, не оправившееся после недолгого торжества демократии, невзрачный кабинет, невзрачный человек, расписывающий радужные перспективы.

Почудилось – времени нет. Сейчас зайдёт Малюта Скуратов с топором или, на худой конец, Шешковский с розгами.

Очарование нарушил заключительный аккорд арии:

«Пройдёте медкомиссию и…»

Слушайте, говорю, а вот у меня близорукость минус шесть…

«КАК??!!»

С четвёртого класса, говорю (не носил я очки без крайней нужды на улице и не щурился – наловчился).

«Тогда… конечно… не получится… Вас, Станислав…»

Смешно мне стало. Как будто пришёл к ясновидящей, постучал в дверь, а она мне:

– Кто там?

Ушли.

До сих пор «Семнадцать мгновений весны» смотрю с удовольствием. Мюллер там – класс!

Крылья, ноги…

Отпуск. Сплю на даче на втором этаже (на чердаке) и в восемь утра по нему внезапно начинают носиться дети с громким шёпотом: «Тише! Папу разбудишь!», роняя тазы и, вообще, топая, как стадо слонопотамчиков.

Подумал про них вслух что-то светлое – ускакали всем стадом. Проснулся окончательно, вышел из комнаты.

Птицу ловили.

Не поймали – сидит. Гадит на окно потихоньку. Нервничает, видать. Сама чёрная, перед белый, гадит серым. Может, болеет.

Пошёл ловить в трусах и недосыпе. Три раза она от меня уходила – маневренная птерогадость попалась. Даже реверсом оборудованная, похоже. Петлю Нестерова вокруг печной трубы сделала и в пике, хвостом вперёд на первый этаж ушла.

Спустился, думал – в полу торчит. Нет, затормозила как-то, видать – на бреющем полёте рванула в темноту коридора.

Ищу.

Дети бегают с фонариками, мама отцу яичницу жарит, бабушка не к месту «Что случилось-то?» вышла. Идиллия. Проведение конца света силами одной дружной семьи в масштабе один к миллиарду.

Ищу.

Ведь сидит же где-то! Двери-то закрыты! Сдохнет ведь, падлюка – отскребай её потом из под плинтуса!

Отец вышел совет подать.

Ищу.

О высоком думаю. Думаю – найду и чучелко сделаю. Пеной монтажной надую и над дверью в туалет прибью.

Шурупами.

Жена спустилась из спальни. Понимаю – всё. Теперь она ни в жизнь из