Дневник Большого Медведя

Алена Пулькина

1986 год – год лишений и трагедии. Но что если территорию, где произошёл взрыв, смогли благоустроить и… оградить от всего мира? Что, если новые верхи приняли решение убрать из общества "лишних" людей и поселить их на этой территории? Убрать, чтобы построить идеальное общество, более эффективное, более послушное. Сделать место Зоной отчуждения людей от людей. Один из пациентов странной больницы, куда он был насильно определён, записывает в дневник всё, что с ним происходит. Мысли, которые появляются в голове оторванного от всего мира человека, чувства одиночества и обреченности, желание обрести новую цель, нужную и важную в жизни за воротами, отражены на страницах. Содержит нецензурную брань.

16 марта 1993 г.

Чувствую себя прекрасно. На завтрак – молочная рисовая каша с маслом посерёдке и кусочек колбасы с чёрным хлебом. На обед – жирная солянка, котлеты на пару с пюре, компот. Жду ужин.

Дали толстенные тетради, чтобы мы записывали своё самочувствие.

17 марта 1993 г.

Встал раньше всех. Олег храпит, как паровоз, в углу комнаты. Слева от меня лежит Иван Иваныч, ему около 82 лет, выглядит прекрасно. Вот бы и мне такую старость. Около двери – Павел, незаметный, тихий.

С улицы слышны жёсткие шорканья метлы об асфальт. В коридоре легко перебегают медсёстры: наверное, опять кому-то нехорошо.

Жаль, что здесь запрещают читать. Я уже два месяца как не брал книгу в руки: чувствую себя выброшенным в лужу бревном. Здесь вообще мало что разрешают: только есть, спать, изредка мыться, сообщать врачу о самочувствии, но не разговаривать с ним, прогуливаться по коридору, но не на улице. Да и негде тут ходить: два огромных здания, между которыми проложена дорожка, где сейчас метут, огорожены забором. Единственный вход – железные ворота, не видные из моего окна. У меня: забор и снежный пустырь.

На завтрак – макароны с сыром и кусочек чёрного хлеба с колбасой.

На 5 этаже, куда меня положили, живут пожилые люди. Всего 6 палат по 4 человека. Знаю, что ниже лежат больные. Сколько их – не знаю. Выше, как мне говорили, – наркоманы, но я не очень этому верю.

На обед – борщ, красная рыба с рисом, компот.

На ужин – кефир, булочка с сахаром, яблоко.

Чувствую себя хорошо.

18 марта 1993 г.

Чтобы мы не сошли с ума окончательно, нам дали эти тетради. Почти месяц прошёл с тех пор, как нас привезли сюда. И мы, старики, уже обо всём переговорили, потому что особо-то не знали, когда двинем кони. Выложили, как есть на духу.

Я работал в газетном киоске, изредка подрабатывал сантехником, однажды даже был поломойкой. Перед тем, как попасть сюда, вышел на пенсию, но насладиться ей особо не успел. Там остались жена, сын и внучка. Первое время они точно проживут: в шкафу, у задней стенки, я оставил кое-какие сбережения. А потом, может, всё-таки им будут выплачивать на меня пособие. Хотя вряд ли.

На завтрак – манная каша с комочками, кусочек чёрного хлеба с сыром.

Павел скончался.

На обед – суп и второе. Не ел.

На ужин – взял только яблоко.

19 марта 1993 г.

Чувствую себя прекрасно. На завтрак – яичница, кусочек копчёного мяса с чёрным хлебом. На обед – куриный суп, «ёжики» с макаронами, компот.

Кровать Павла убрали и поставили новую, застелили гадко пахнущими простынями. Медсестра ничего не сказала.

На пустыре сегодня ярко светится снег. Даже находясь сверху, я чувствую боль в глазах. На секунду открываю окно, чтобы никто не заметил. Воздух холодноватый, приятный. Чаще и чаще мимо пролетают птицы.

На ужин – кефир, рогалик с варёной сгущёнкой, яблоко.

Завтра должен прийти врач.

20 марта 1993 г.

Врач посмотрел наши записи. Когда читал мои, почему-то смеялся. Пощупал живот, подвигал моими конечностями, померил температуру и что-то чиркнул себе в блокнот. Посмотрел остальных и молча ушёл.

Олег считает, что нас тут собрали, чтобы отправить в концентрационный лагерь нового поколения. Я и Иван Иваныч с ним не согласны. Думаю, что эти корпуса построили специально для таких, как мы. Вот только каких «таких»? Это отдалённое и пустое место намеренно отвели для застройки. Зачем? Иван Иваныч сказал, что так може