Поэзия
Елена Асатурова
В Архангельском
В Архангельском…
Здесь каждый уголок
хранит воспоминанья о былом.
Здесь гомон птиц, ласкающих крылом
небесный лик. Несёт речной поток
корабль бумажный меж седых камней.
Кружится рой сверкающих стрекоз.
Освобождаю душу от заноз —
Становится и легче, и больней.
А в тишине и сумраке аллей,
где не пропустит свет дневной листва,
лампада лета теплится едва
и слышится дыханье сентябрей.
И там, на взгорке, в мареве цветов,
чьи венчики похожи на невест,
белеет храм. И протыкает крест
ажурную канву из облаков.
И кажется, нашла приют душа,
скиталицей припавшая к земле
в Архангельском… В моём забытом сне.
И я боюсь проснуться, чуть дыша.
Аннушка
У Бога на каждого свои планы.
Не говори волхвам своих желаний,
пока не будешь в них уверен сам.
Одна песчинка придаёт весам
безудержную силу колебаний.
И перевесит то, чего не ждал,
забыв слова молитв, отринув веру…
Каренина любила офицера,
но утром опоздала на вокзал.
И стала жить. Мудрее, злее, старше.
Плетя судьбы невидимую нить,
однажды вышла маслица купить
и разлила его на Патриарших…
Ночь чёрной кошкой трётся у колена
Ночь чёрной кошкой трётся у колена
И выпускает звёзды – коготки,
Царапая домов уснувших стены.
Сны декабря, как в детстве, коротки».
С зарей уйдут, покой не потревожив,
Не оставляя чёткого следа.
И только снег из облаков-ладошек
Укутает плотнее города —
И тишина… На окна надышала
Метель цветов – им до утра цвести.
А ночь слизнула языком шершавым
Из блюдца капли млечного пути.
Про балет
Зинка мечтала учиться в балетном. Пуанты,
белые пачки, батман и прыжок ассамбле…
Тащит она уже пару часов лейтенанта,
под артобстрелом, ползком по застылой земле.
Метр за метром, не чувствуя тяжести ноши-
это почти как глиссе, а за ним пируэт.
– Ты потерпи, потерпи, не стони, мой хороший.
Метров пятьсот нам ещё. Ну а там – лазарет.
Всё, дотащила. Сдала. Военврач обнадежил:
– Вовремя, Зина. Успела. Солдатик живой.
Ты отдохни, посмотри – обморожена кожа…
– Нет, не могу, там ещё не закончился бой.
И, подтянув поясок заскорузлой шинели —
кровь на ветру замерзает и колом встаёт, —
снова под злобные звуки летящей шрапнели
Зинка за раненым в поле обратно ползёт…
Ночью в землянке удастся уснуть еле-еле,
щёки горят и почти что не чувствует ног…
Зина танцует испанские танцы Равеля,
но не выходит во сне её главный прыжок…
Мирное время. Театр. Гардероб. С номерками
Зинка, хромая, таскает чужие пальто.
Вся её жизнь – между первым и третьим звонками.
Занавес. Музыка. Слёз не заметит никто…
В пятом ряду капитан, со звездою героя,
смотрит на сцену, а видит за дымкою лет
ту медсестричку, что тащит его с поля боя
и говорит, говорит, говорит… про балет.
Вероника Баранова
Росток
Я не понял ещё, чем я вырасту в мире этом,
А молочная память зерна с каждым днём туманней.
Всё, что знаю пока я: что жизнь – это тяга к свету,
И уж в этом никто, никогда меня не обманет.
Раз из почвы я вышел – я вышел за светом свыше,
Раз прорвался из холода – лучше сгорю в пожаре.
Солнце, ради тебя и с тобой я не тот, кто дышит,
Как другие, земные, обычные дышат твари.
Но за каждым закатом ползут над землёю тени,
Паутинные коконы страхов тревожа старых,
И слепые голодные черви ночных сомнений
Заставляют побег извиваться в тугих кошмарах.
И глотаю я воздух, как звери – прошу, хватило б —
Потеряв направленье, готов я сорваться с корня:
Может, это не ночь наступила, а я не в силах
Стал добраться до света – и следует быть упорней?
Может быть, мне тебя заслонили… Но жизни хватит
До тебя дотянуться из чащи других растений:
Я готов оттеснять, обвивать их и убивать их,
Мне любое препятствие станет к тебе ступенью.
Я не знаю, как выгнется стебель, как извернётся
Каждый лист каждой жилкою в воздухе несогретом
До секунды, когда я поймаю твой первый отсвет,
Только – разве уродовать может стремленье к свету?
Я не знаю, чем буду, и некому мне пророчить,
Я не п