«– Ты, жалкий человек, что хочешь ты создать…»

– Ты, жалкий человек, что хочешь ты создать,

Что хочешь миру нового сказать,

Когда уже всё было, и не раз,

И сотням прочих вторит твой рассказ,

Ещё и не начавшись, так откуда

Твоё упорство в ожиданьи чуда?

– Без веры в чудо жить нельзя и дня.

Всё было – только не было меня.

    1979

Мимикрия

Как богомол, припав к коре ствола,

Перенимает цвет её и форму,

Чтоб птица, добывающая корму,

Его средь пятен тени не нашла, —

Так жизнь, как будто

Невзначай прильнув

К коре шершавой нашнго сознанья,

Его перенимает очертанья,

От отторженья мягко ускользнув.

А мы игру и пятен и теней

За прорисовку смысла принимаем

И жизни так доверчиво внимаем

И смыслу, проступающему в ней.

Подводит нас лукавая игра.

Как мозг и глаз пространству – перспективу,

Смысл зримому естественно и живо

Навязывает с искренностью лживой

Сознания прогретая кора.

Смысл – мимикрия жизни,

Бред сознанья,

А вовсе не структура мирозданья.

    1979

«Ты» – грубо – тыканье рукой…»

«Ты» – грубо – тыканье рукой.

«Вы» – безнадёжно-волчий вой

На расстояньи.

Только «я» —

И свет и цельность бытия,

Молочная густая сладость,

Спокойствие, и мир, и радость.

    1980

«Блестела ликованием огней…»

Блестела ликованием огней

листва после дождя.

Свистели птицы в ней,

любовно

Обсасывая каждый звук,

и лес дышал обильно и неровно

и жадно.

Косточкой скакало эхо,

отскакивая рикошетом

от всех – в солёном солнце – плоскостей.

И сук

обламывался с сочным треском

под тяжестью листвы

намокшей, в упоеньи блеска

и в дрожи сладостной воды слепящей

и в роскоши зелёной и кипящей

охапок ветра.

И ошмётки солнца в чаще,

сырого и счастливого,

запутались,

средь колкой синевы.

Торжествовал полудня шум и гам,

и воздух созревал

холодной, скользкой,

дымчатою сливой

и падал, как подкошенный, к ногам.

    1980

«Разбив молчанье, к слову прикоснусь…»

Разбив молчанье, к слову прикоснусь

Горячими и жадными губами.

Солоноват, железист слова вкус,

Как и у крови. И одно дыханье

Соединяет кровь и слово. Жизнь

Единая стучит в крови и в слове,

И в каждом нерве бытия дрожит

Биенье слова и биенье крови.

    1980

Согласные

    A noir, E blanc, I rouge, U vert, O bleu…

    Arthur Rimbaud

Б – тёмно-жёлтый. Рыже-розов В

(А гласными даётся освещенье

Различной силы, мягкости; смещенье

Полутонов, оттенков.) Дальше – Г —

Как хлеб ржаной – поджаристая корка:

Чуть подгоревший, грубоватый, горький.

Д – смуглый мёд. Вишнево-тёмный Ж —

Вино густое, старое уже.

А З – болезненно, пронзительно-ветчинный.

К – словно небо, интенсивно-синий,

Л – листик, солнечным лучом пробитый.

Спокойно-красный М. И зеленью налитый

Густою, дождевой – аквамаринный Н —

Дыханье каменных заплесневелых стен:

Он влажен, холоден. П – рыхлый чернозём.

Р красен и тяжёл, как огнь угрюмый

Во глубине костра, залитого дождём —

Упрямый, рдеющий и сладковато-грубый.

С густо-жёлтый и солоноватый,

Т – словно дымом угольным объятый,

Ф – сумрак вечера, сиренево-прохладный.

Х – кофе с молоком. Ц – острый, терпкий, мятный —

Зелёнки цвет. Ч – приглушённо-синий.

Коричнев Ш, и сладостью глубинной

Набухший Щ – бордовый, клейкий, вязкий.

Цвета и формы – наважденье, сказка

Навязчивая – каждый миг творится

И с каждым словом заново родится.

    1980—1989

Стихотворцам вроде меня

Дилетантизм – не метод, господа,

хотя даёт он странную свободу:

Как варвары, кромсаем мы слова

Случайной, дерзкой прихоти в угоду, —

Не давит нас ответственности груз

И строгость мастерства нас не стесняет,

И стих себе восходит, прян и густ,

И сладкой дымкой беззаботно тает.

    1980

«Холодным фильтром март…»

Холодным фильтром март

Шершаво разделяет

Весну и зиму.

Веки разлепляет

С трудом – новорождённая весна,

В остатках вязких косности и сна.

День знобким ветром до костей прошит.

Земля лежит, распятая, как жертва.

Опять с усильем дух в