Эпоха невинности

Эдит Уортон

Разум и чувства

Классический роман Эдит Уортон (1862–1937) о нравах американского высшего света начала века, послуживший основой для одноименного фильма Мартина Скорсезе.

Эдит Уортон

Эпоха невинности

EDITH WHARTON

The Age of Innocence

© Беккер М. И., наследники, перевод на русский язык, 2018

© Оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2018

***

Эдит Уортон (1862–1937) – известная американская писательница, автор романов, наиболее известным из которых стал роман «Эпоха невинности» (1920). Его действие разворачивается в Нью-Йорке 1870-х годов. В результате роковой встречи образуется любовный треугольник: успешный адвокат, его невеста – благовоспитанная девушка из высшего общества – и ее кузина – блистательная красавица, сбежавшая от мужа. Героям предстоит совершить сложный выбор.

За этот роман в 1921 году Уортон была награждена Пулитцеровской премией, став первой женщиной, удостоенной этой награды.

КНИГА I

1

Одним январским вечером в начале семидесятых годов Кристина Нильсон пела в «Фаусте» на сцене нью-йоркской Музыкальной академии.

Хотя уже поговаривали, будто на далекой городской окраине, «где-то за сороковыми улицами», скоро начнут строить новый оперный театр, который по блеску и роскоши сможет соперничать с театрами великих европейских столиц, светское общество по-прежнему каждую зиму довольствовалось потертыми красными с золотом ложами гостеприимной старой Академии. Консерваторы ценили ее за то, что она мала, неудобна и потому недоступна «новым людям», которые уже начинали пугать, но в то же время и притягивать к себе нью-йоркцев; люди сентиментальные хранили ей верность ради связанных с нею исторических ассоциаций, меломаны – ради превосходной акустики, качества, столь необходимого для помещений, где слушают музыку.

Той зимой госпожа Нильсон выступала в первый раз, и публика, которую ежедневные газеты уже научились называть «на редкость блестящей», отправилась в театр по скользким заснеженным улицам либо в собственных двухместных каретах, вместительных семейных ландо, либо в более скромных, но и более удобных «экипажах Брауна». Приехать в оперу в экипаже Брауна было столь же почетно, сколь и в собственной карете; отъезд же в нем обладал еще и тем неоценимым преимуществом, что каждый (как истый демократ) мог тотчас же сесть в первую из выстроившихся в ряд брауновских колясок, не дожидаясь, покуда под крытой галереей Академии блеснет покрасневший от холода и джина нос его собственного кучера. Великий извозопромышленник выказал редкостное чутье, подметив, что американцы хотят покидать места развлечений еще быстрее, чем туда являться.

Когда Ньюленд Арчер вошел в ложу своего клуба, занавес как раз поднялся, открывая сцену в саду. В сущности, ничто не мешало молодому человеку приехать в театр раньше – в семь часов он пообедал с матерью и сестрой, после чего не торопясь выкурил сигару в готической библиотеке, уставленной застекленными книжными шкафами черного ореха и стульями с резными спинками, – единственной в доме комнате, где миссис Арчер разрешала курить. Но, во-первых, Нью-Йорк – город столичный, и всем известно, что в столичных городах рано приезжать в оперу «не принято», а понятие «принято» или «не принято» играло в Нью-Йорке Ньюленда Арчера роль не менее важную, чем непостижимый страх перед тотемами, которые вершили судьбы его предков много тысяч лет назад.

Вторая причина его опоздания была сугубо личного свойства. Он задержался с сигарой потому, что в глубине души был дилетантом, и мысль о предстоящем наслаждении часто доставляла ему удовольствие более острое, нежели само наслаждение. Это особенно касалось наслаждений утонченных, каковыми они у него по большей части и были, теперь же минута, которой он ожидал, обещала быть настолько редкостной и изысканной, что… словом, если б он даже согласовал свое прибытие с антрепренером примадонны, он не мог бы явиться в Академию в момент более значительный, чем тот, когда она пела: «Он любит – не любит – он любит меня!», окропляя падающие лепестки ромашки чистыми, как росинки, звуками.

Она, разумеется, пела не «он любит