На девятый день

Юлия Лавряшина

Обычные подростки оказываются в центре страшного пожара, который уносит жизни их друзей и близких. Кто из них бросит в огне самого близкого человека? Кто окажется героем, способным отдать жизнь за друга? Проверку огнём пройдут не все… Но главное: как жить после того, как пожар потушен, а боль нет? Чем дышать на девятый день?

9 апреля 2 часа ночи

У моего брата очень большие глаза. В них отражается всё, что мне хочется видеть в этом мире.

Но не это главное… Боюсь, он сам всегда видел слишком много недоступного другим. И я опасалась: вдруг это сделает его посмешищем, когда он пойдёт в школу? Осталось всего пять месяцев. Таким, как мы приходится наращивать броню… Мы – люди-броненосцы.

Уже давно понятно: окружающие отторгают того, особенного человека, которому удалось заглянуть за грань стеклянного куба, ограничивающего их мир. Ведь он перестаёт считать остальных гигантами, какими хочется казаться даже пигмеям. И чтоб он утратил волшебное зрение, людской стае приходится избить его… И не раз.

Стенки куба прозрачны, только это дано заметить не каждому. Слепые толкутся в замкнутом пространстве, и самое неприятное, что я среди них. Не сейчас – в прошлом. А мой брат особенный… Даже если мне всё только придумалось, и он никогда не видел больше других.

Я помню время, когда он родился. Кто бы мог подумать, что мне запомнится его запах? Редкие рыжеватые волосики пахли так сладко и незнакомо… До сих пор верю: это запах счастья. В мире нет аромата лучше, чем тот, что исходит от новорождённого малыша.

У него были тёмно-серые с диковинными узорами глаза, никакой младенческой почти бесцветной голубизны. И он очень серьёзно разглядывал меня, когда родители принесли его из роддома.

Именно мне он впервые сказал: «Агу!» и улыбнулся во весь рот. Его голые дёсны были, как лепестки розы. Тогда ему только исполнился месяц…

Он так заливисто хохочет, когда ему дуешь в шею и делаешь: «Бр-р-р!», прижимаясь губами. Клянусь, он всегда смотрит на меня с любовью! Точнее, смотрел… Мой брат вообще с рождения любил людей и улыбался встречным, когда научился сидеть в коляске. Его рыжие волосики развевались пламенным ветерком, и папа как-то сказал нам с мамой:

– Когда идёшь вам навстречу, кажется, будто вы везёте в коляске солнце.

Он – солнце. А во мне больше тьмы.

Правда, мама никогда даже слышать об этом не хотела:

– Не наговаривай на себя!

У нас хорошие родители. Хоть в этом повезло…

Но другие люди никогда не улыбаются мне на улицах. Да мне особо и не нужны ничьи улыбки! Я чаще отвожу глаза, если с кем-то встречаюсь взглядом, хотя стыдиться нечего. Никаких особых гадостей за душой.

Или есть? Кто из нас без греха…

Мой брат в одиночку способен перевесить все грехи человечества… Многих бесят младшие братья и сёстры, особенно если с ними заставляют играть и гулять. А мне всегда хотелось со скоростью ветра нестись из школы домой в то время, когда брата ещё не водили в детсад. Он сидел на подоконнике и ждал меня, чтобы скорее забраться в вигвам из диванных подушек и почитать книжку.

Я ж говорю, он особенный. Может, он и сейчас ждёт меня на подоконнике?

Меняю целый мир на один час с моим братом!

Только никто не предложит такой обмен.

9 апреля 3 часа ночи

Сквозь одеяло кто-то тронул пальцы его ноги. Ещё не проснувшись до конца, Егор лениво дёрнулся:

– Яшка, отстань…

– Ты же не спишь! Егор, ну проснись… Я хочу тебе что-то рассказать. Интересное!

– Я сплю, – простонал он.

И правда уснул на секунду. Унёсся назад – в выжженную солнцем степь, по которой скакал на вороном коне. Пыль колола лицо, не давая глубоко вдохнуть. Он опять задыхался, и горло выжигало чёрным дымом…

Опять? Разве такое было?

Чья-то гнедая лошадь мчалась так близко, что он различал ослепительные искры, путавшиеся в её гриве. Егор слышал разнобой топота и локтем улавливал жаркое дыхание. Но кто был всадником? Лицо ускользало вместе со сном.

Он широко распахнул глаза: «Яшка!» Рывком сел на постели. В комнате никого не было.

И быть не могло.

6 апреля 13 часов

Сашка никому не рассказывал в садике, что спит вместе с поросятами. И на поросята