Редков Сергей Александрович

Будни ироничного человека

Кругодневное путешествие

Мой день, как Земля – круглый.

А я, как матрос – смуглый.

Вся жизнь – это рейс кругодневный,

Где боцман то пьяный, то гневный.

Уставший от сна и покоя,

Мой парусник требует бури.

Полундра! Да что же такое!

Опять капитан где-то курит.

Живу, словно крейсер «Аврора»,

Навечно прибитый к причалу.

А был ведь эскадрам опора,

И пушки, как тигры – рычали.

Но где б ни дымил я трубой,

В Стамбуле, Крыму или Сочи,

Мне вечно сигналят «Отбой»,

Пора возвращаться к ночи.

На кухне

Свистит, пыхтит мой гордый чайник,

Стреляя струйкой пара.

Шипит надменно: «Умывальник

И стулья мне – не пара!

Что есть в сравнении со мной

Тарелки и ножи!?

Легли на стол, как хлам немой —

Без мысли, без души.

Один лишь я в себе таю

Все совершенства сразу!

Кипеть, бурлить не устаю.

Прекрасен я, как ваза!

Философ я! Поэт! Артист!

Никто мне не указ!».

…устал я слушать этот свист

И выключаю газ.

Подземка

Мой день – как вагончик метро,

Блуждающий в тёмном тоннеле.

Глаза мои в окна смотрели,

Но в окнах – земное нутро.

Бегут вдоль стены провода,

Сплетая лихие наветы.

А хочется видеть рассветы,

Озёра, леса, города!

Но всюду – подземная ночь.

Лишь изредка, протуберанцем,

Врываются проблески станций,

И тьма разбегается прочь.

Те станции, что акварель:

Как праздник, сверкают в окошке

Плафонов цветные серёжки.

Мелькнут и… обратно в тоннель.

«Я вчера прочёл в газете…»

Я вчера прочёл в газете

Очень страшную статью.

Говорилось в ней: «планете

Скоро скажем мы adieu.

Солнце огненным гигантом

Вмиг расправится с Землёй.

Всё сгорит! Без вариантов.

Небо станет чёрной мглой».

Хорошо, что всё случится

Через много тысяч лет.

А сейчас пойду я бриться.

После – сделаю омлет.

Утром выбегу из дома,

Чтобы новый день испить.

В теле – сладкая истома.

Как же, братцы, любо жить!

Не хочу ни с кем ругаться.

Стану радость всем дарить…

Надо сильно испугаться,

Чтобы жизнь так полюбить.

В греческом зале

От мирской сбегая суеты,

Я вошёл в просторный зал музея.

Прикоснулся к миру красоты,

На скульптуры белые глазея.

Ни о чём не плача, не скорбя,

Девять муз собрались у колонны.

Я взмолился: «Зевс, прошу тебя,

Сделай так, чтоб стал я Аполлоном!»

Зевс услышал. Я – окаменел

И застыл в холодном совершенстве.

Неподвижен взгляд. Лицо, как мел.

Я не чувствую, не плачу – вот блаженство!

Безмятежность образ мой хранит,

Идеал высокий воспевая…

А за окнами весь день весна кипит

Не музейная – цветущая, живая.

Сонет

Не дай вам бог любить холодный мрамор,

Обретший плоть резцом воображения:

Израненной души самосожжение

Закончится дешёвой мелодрамой.

Блуждая в сладких кольцах фимиама,

Я прекращаю тщетное служение.

Моей любви немое отражение

Лежит руинами разрушенного храма.

С небес упал я в мир живых. Как прежде

В ушах звенит милейший женский лепет

О формах безупречности в одежде.

Но память сновидениями лепит

Безумие несбыточной мечты,

В которой счастьем оживаешь ты.

Лезвие

Мне нравится сидеть

в цирюльном зале

И видеть в зеркале

себя

в удобном кресле.

А рядом – девушка

с блестящей бритвой в пальцах

Так нежно водит лезвием

по шее.

В её глазах

я вижу

восхищенье

Своей  работой

филигранно-тонкой.

В моих глазах —

она заметит

ужас:

Ещё чуть-чуть —

я стану тихим,

синим…

Я вжался в спинку,

полон осознанья,

Что жизнь тогда

становится

нам слаще,

Когда висит на волоске

над бездной,

А рядом – лезвие

в руках у милой девы…

Жертвы любви. Случай в кафе Ярославского вокзала

Я ждал свой поезд, поедая мясо,

В кафе с названьем романтичным – «Ярик»,

И стал свидетелем внезапной страсти,

Настигнувшей влюблённых так некстати:

Красивый юноша, не в меру слишком пылкий

И дева нежная с горящими очами,

Не в силах сдерживать любви своей порывы,

В общественный закрылись туалет.

Оставьте, люди, их сейчас в покое!

Но нет –