Если б не было войны

Эль Кеффо

Вторая мировая так и не началась. Сороковые годы стали эпохой промышленного бума. Растущее население требовало еды, энергии, новых машин, новой одежды, новых развлечений… Бурный рост производства привел к экологической катастрофе. Большая часть Европы скрылась под водой. Связь между континентами была утрачена. Советское правительство эвакуировано за Урал. Союз потерял едва ли не все западные территории: там стало невозможно жить. Почти. Зараженное химикатами и радиацией Поволжье стало домом для тех, кто не смог или не захотел вовремя сбежать. Деревеньки превратились в укрепленные форпосты, жители которых промышляли добычей сокровищ отравленных земель. Берега некогда полноводной, а сейчас – полумертвой Волги дали пристанище невиданным ранее существам. Промышленные города затянул зеленый ковер джунглей, улицы заполнили заросли гигантских грибов. Каждый глоток ядовитого воздуха здесь мог стать последним. Но человек приспособился. Человек привыкает ко всему. Человек всегда выживает.

Самокрутка обожгла Вомбату пальцы. Он нервно дернул рукой, и окурок полетел на обшарпанную крышу панельной многоэтажки.

«Опять замечтался и забыл про все на свете. Идиот».

Мечтать – замечательное развлечение, и, что самое главное, совершенно бесплатное. Но далеко не всегда позволительное.

Вомбат поскреб пятерней щетинистый подбородок и заглянул в видоискатель камеры. В маленьком окошечке верного «Зенита» был виден рассвет. Огромное солнце, которое дрожащая дымка ядовитых болотных испарений красила оранжевым, лениво выползало из своего ночного логова, обнажая наготу Города.

Город был похож на несвежий труп. На разбитые улицы, заросшие огромными, выше человеческого роста грибами, слепо пялились черные провалы окон. Лианы, – толстые и влажные, словно гигантские зеленые черви, – опутывали разваливающиеся, а местами уже рухнувшие от постоянной сырости дома. Шипы и маленькие оранжевые цветы напоминали о родстве этих лиан не то с садовыми огурцами, не то с домашними кактусами. Вдалеке виднелись темные силуэты циклопических труб химзавода и электростанции.

Вомбат видел эту картину много раз. И каждый раз она поражала его своей странной притягательностью и нелогичностью. Он любил этот Город, в котором не жило почти ни одного человека, кроме совершенно опустившихся дикарей и сумасшедших бродяг. Любил его запах, противный для непривычных к такому жителей окрестных деревень, а уж тем более редких гостей с Большой Земли. Любил даже болото, ранее бывшее великой рекой, которое петлей захлестывалось на шее Города-покойника. Была у этого всего своя красота, красота, невыразимая обычными словами и почти никому непонятная. По крайней мере, из тех, кто видел ее каждый день.

«…И совершенно справедливо», – подумал он. – «Один я такой болван, а было бы больше – была бы толпа».

Довольный таким умозаключением, Вомбат немного добавил экспозицию на «Зените» и несколько раз нажал на спуск фотоаппарата.

«Отличные снимки. И недешевые. А теперь пора сваливать. Уже и летяги орать начали…»

Предутренний воздух медленно просыпающегося Города начинали заполнять звуки, издаваемые его обитателями. Летяги среди них были далеко не самыми опасными, но уж точно самыми крикливыми. Небольшие хищные твари, похожие на летучих мышей и ящериц одновременно, вполне могли сожрать заживо одинокого путника. Но, к счастью, не умели скрывать свое присутствие, а потому особой угрозы для любого, мало-мальски знакомого с их повадками, не представляли.

В отличие от тех, кто вылезал из своих нор уже после рассвета.

Нужно было торопиться. Вомбат убрал камеру в чехол, сложил штатив и спрятал свое добро в рюкзак, прислоненный к бортику крыши. Поднял тяжелую старую винтовку, чуть выше патронника которой было нанесено клеймо в виде пятиконечной звезды с вписанной в нее оперенной стрелой, число – «1944» и еще несколько букв и цифр. Значение этих символов фотографу было неизвестно, но винтовка ему нравилась, несмотря на свой немалый вес и временами заедающий затвор.

«По крайней мере, не самодельный пугач, который может и в руках взорваться. Настоящая, фабричная рабо