Запев

Смолены говорят:

«Когда мир был еще нетронут и свеж, словно каравай, который добрая хозяйка только что из печи достала, взялась Мать Миров лепить людей. Накатала шариков из хорошего теста, каждый в ладонях согревала, напополам делила, двух человечков – мужчину и женщину – вылепливала. Тем двоим, кто из одного кусочка теста, вместе вечно счастливыми быть.

Окончила Мать Миров работу, отряхнула от муки руки, собрала человечков в передник, понесла в Явь, чтобы попарно разложить. Да вот беда, не добралась. Налетел злой Позвизд, вырвал из рук Матери Миров края передника, рассыпал, разметал людей по землям и временам.

Мало кому счастье было рядом с парой своей сразу оказаться. Так и живут теперь люди: кто с тем, с той, кто ближе очутился, судьбу свою покорно сплетает, довольным быть учится, а кто-то смириться не хочет, мечется по свету, ищет любовь, ему назначенную. Да только трудное это дело, почти безнадежное. Хорошо еще, если только земные стрелища между половинками, а коли годы долгие?

Вот почему одиноких людей на свете так много…»

Глава 1

Послушайте! – Еще меня любите

За то, что я умру.

    М. Цветаева

Волны накатывались на Пустую Косу. Они стремились к сидящему на берегу человеку, гордо вздымались, желая заглянуть в обрамленное седыми волосами юное лицо, но, приблизившись, вдруг робко сникали, едва осмеливаясь коснуться старых сапог странника. «Помнишь? Помнишь?» – шептали волны. «Помню. Помню, как тянули вы, волны, прочь от этого берега лорейнский корабль, на палубе которого стояла синеглазая девушка в обтрепанном нордрском платье. Все шире разделяющая нас полоса воды. Все шире бездна минувших лет. Семьдесят человеческих годов. Сколько увиденного – не перечесть. Сильно изменился я за этот срок? Вы узнали меня, волны? Что для вас время, непостоянные дети моря? Понимаете ли вы жизнь? Кончается ли для вас мир в тот миг, когда солеными, как слезы и кровь, брызгами разлетаетесь вы, ударившись о берег? Новая или прежняя волна поднимает за окоемом белогривую голову? Знаете ли вы смерть, девять сестер из древних нордрских сказаний?»

– О смерти, Вольга, лучше спросить ту, кто действительно знает, – раздался за спиной холодный красивый голос.

Вольга не обернулся. Он, один из немногих в этом мире способный видеть ее воочию, не хотел смотреть. Хотя все равно придется.

Плащ, ранее сброшенный на землю, лег на плечи.

– Не сидел бы ты на ветру, – сказала Марена. – Опять огневицу надует. Забыл, как в прошлый раз мучился?

– От Смерти да такая забота…

– О своем пекусь. Как ни упирайся, все равно ко мне попросишься. А зачем мне рухлядь немощная?

Вольга уклонился от гладящей по волосам руки.

– Чтоб я к тебе по доброй воле да с поклоном, как ты хочешь… Не бывать тому. Зря сюда завернула. Кроме меня, на Пустой Косе и взять некого. Или отдохнуть решила от трудов тяжких?

– Нет. Я иду в Лагейру. Через седьмицу буду в императорском замке. Если ты поторопишься, то, может быть, успеешь. Проститься.

Легкая поступь ее не пригнула траву. Морской ветер не в силах потревожить подол длинного белого платья и полынные волосы. Многим ли за все время существования девяти миров доводилось смотреть ей вслед? Марене, богине Смерти, некогда отрекшейся от обманувшего ее двоедушника…

– Марена…

Она обернулась.

– Марена… Спасибо, что сказала…

Холодный ветер завывал, ярился, гнал с берега двоих забредших сюда людей. Беркана зябко поежилась. Сбросив серый плащ, Вольга укутал им плечи женщины. Со стороны посмотреть – почтительный сын о матери заботится. И то императрица моложава необычайно. А ведь она младше…

– Пятьдесят зим минуло, – угадала Беркана мысли старого друга. – Мои дети дедами стали. У младшего внучка давеча родилась, первая после меня в семье девочка.

Вольга промолчал, низко склонившись над руками Берканы, согревая их дыханием.

– Тяжело тебе меня такой видеть? А ты в глаза смотри, они не меняются… И прости дуру старую. Поняла вдруг: не просто тебя видеть хочу, надо мне это. Больше жизни надо. Столько лет… Слушай, молчи, слушай только. Тогда с Пустой Косы я как во сне плыла: сама не знала, чего хотела. После в Лорейне, в Стен