К огонькам созвездий

Когда земная тень, обычною порой

Укроет огоньки селений и созвездий

Автобус, словно сорванный паром,

Асфальтовой рекой смывает в бездну.

Вдали сольются в массу огоньков

Жилища фонари и жар костров военных,

И звездный жар потерянных веков

Холодного безвременья Вселенной.

Я потеряюсь если к ним пойду

Сойдя на остановке незнакомой.

И замер я, чтоб не попасть в беду

Таинственным движением влекомый.

Движеньем галактических систем,

Вращением пространств,

Времен

И судеб.

Все мимо

Мимо

Мимо, лишь за тем,

Чтобы не быть.

И никогда не будет.

Попутчики отправятся в беду.

И может только я желаю чуда,

Что вдруг мне повезет,

И я сойду,

Где был вчера,

Но где уже не буду.

Уйдет земная тень,

И миражем,

Слепящим взгляд на мимолетность истин,

Мир будет брошен солнцу нагишом

Плодить богов, селения и листья.

Но вот автобус уплывает в ночь

Асфальтовой рекой

вплывая в бездну.

И я плыву, и уплываю прочь

От звезд селений

К огонькам созвездий.

«Берег и море осколки бутылочные…»

Берег и море осколки бутылочные,

Терли камешками в пенных ладонях.

И было светло, и лениво было

Даже валяться на этом раздолье.

Тогда я взглядом, по пенным гребням

Качаясь, допрыгал до горизонта,

И соскользнул в голубое небо,

Иглою войдя в черноту над озоном.

И спикировал между галактиками

Пролетая вселенных тысячи…

А она мне сказала:

– Валяться хватит.

Пошли ракушки, какие-нибудь поищем.

«С тех пор, когда топили углём…»

С тех пор, когда топили углём,

А растапливали газетами и дровами,

В конце двора,

Набитые разным хламьём,

Стояли покосившиеся сараи.

И дома были тоже не ах.

Подвалы да крыши, капающие как небо.

Но место ценилось в этих домах,

И лишних вещей в них не было.

И раз дома теперь топят газом,

Сараи заполнялись вещами:

Примус, картина с коровами, тазик…

И полка, с консервированными овощами.

В моем, был старый кухонный стол,

И старая, чёрная, настольная лампа.

И с кончиной деда, потерявшая толк

Чугунная сапожная лапа.

В столе хранил я свои секреты.

В доме негде, там места нет.

А здесь, ну буржуйский почти кабинет.

Вот только жалко, что не было света.

Да и зачем он, в тот самый час,

Когда звездное небо ночью.

А приспичит, так есть свеча.

Разве, дорого это очень?

А когда свеча догорит,

Жжёшь фитиль, что из банки с маслом.

И рифмуй себе до зари,

Хоть не ярок огонь, не гаснет.

Возмужал я, завёл жену,

Обзавелся и новой квартирой.

И сменил я ее, не одну

И жену я сменил, и страну,

Путешествуя жизнью по миру.

Вот еще одно в жизни жильё.

Замечательный съем, по случаю.

Хоть чужое, а не своё,

С каждым разом, все лучше и лучше.

Но когда я последней жене,

Говорил, что уж тут нам, рай.

То она отвечала мне.

– И в дворце ты устроишь сарай.

Это правда. Но что из того,

Что здесь, уж точно, с крыши не капает?

Я жалею о многом, но больше всего,

О сапожной дедовской лапе.

«Миллиардом зеркальных осколков…»

Миллиардом зеркальных осколков

Океан безразлично жесток

Но оскалились линией тонкой

Острова во всесильный поток

Океан их ломает и точит

Беспощаден ракушечий зуд

И возможно закончится к ночи

Их оскал,

Но вулканы внизу.

Города. Сквозь века и пространства

На тропинках извилистых рек

Пред стихией, орудьем упрямства

Их оскалил вовне человек

Только вонь,

Только боль,

Как расплата

Из-под мусорных баков и тел.

Страх в лесу от зверей…

Здесь солдаты,

И решетки в стальной наготе.

Миллиардом безумных осколков

Это город горит и болит.

Но плевать на решетки,

Поскольку

Мы оскалим себя

Изнутри.

«В открытые двери парадного…»

В открытые двери парадного

Влетали снежинки и тишина.

Я тебя целовал и радовался,

И не верил, что мне ты дана.

Но смахнув поцелуев безумие,

Ты к двери подошла, и её,

Словно клироса створки ажурные,

Затворила,

чтоб слышать

лишь безумье моё.

А потом я ушел, но когда оглянусь

Вижу желтую лампочку в жестяном колпаке,

Сту