Град безначальный. 1500–2000

Евгений Владимирович Витковский

До недавнего времени Евгений Витковский (р. 1950) был известен читателям почти исключительно как поэт-переводчик и писатель-фантаст. Лишь в 2016 г. вышел первый сборник его стихо творений «Сад Эрмитаж».

Новая книга – «Град безначальный» – эпический цикл, поэтический роман в новеллах, написанных в жанре баллады-биографии. 500 лет российской истории раскрываются на 600 страницах этой небывалой книги в 250 сюжетах – портретах, историях, зарисовках, событиях, запечатленных в редкостных, безупречных стихах. По широте исторического охвата, числу сюжетных и временных измерений («плоскостей» или «парусов», по выражению Хлебникова) книга Е. Витковского, в сущности, перерастает роман, обретая черты нового эпоса. Для его создания в полной мере оказалась задействована палитра возможностей автора – писателя, поэта, переводчика, искусствоведа и, наконец, просто знатока истории, мифологии, нравов старой Москвы, – настоящего «московского наблюдателя» – обитателя Садового кольца.

Евгений Владимирович Витковский

Град безначальный

1500–2000

Эпический цикл

Увертюра

Неизвестное место, неясная дата,

непонятная личность без точных примет,

тот, которого все позабыли когда-то,

тот, о ком документов и сведений нет.

Тот, кто канул в былое и сгинул во мраке,

кто навеки ушел неизвестно куда,

тот, кто каждый обычно, но все же не всякий,

и который нигде не оставил следа.

Тот, чей облик исчез меж намеков туманных,

тот, кто в нетях пропал и утратил черты,

тот, о ком никаких не имеется данных,

с кем не стоит на вы и неловко на ты.

Тот, на коего даже не выдана квота,

тот, кого, как цунами, накрыли века,

и о ком нам сегодня известно всего-то

только то, что осталась его ДНК.

Тот заложный покойник, тот выморок лярвин,

тот в кипящую ночь наведенный мираж,

та нелепость, которую выдумал Дарвин,

но, однако же, предок, и вроде бы наш.

Кто сиротствует, право на имя утратив,

то ли выигрыш в кости иль просто в лото,

лишь один из пятнадцатиюродных братьев,

то ли даже и вовсе неведомо кто.

Кем ты все-таки был, неизвестный прапрадед?

С кем ты жил и кого повидал на веку?

Даже вечность с тобою, похоже, не сладит,

если я о тебе напишу хоть строку.

Нарекли тебя как-нибудь матушка с батей,

вот и жил ты, в безвестную даль уносим,

то ли Влас, то ли Гурий, а то и Кондратий,

то ли некий Потап, то ли некий Максим.

Родословных твоих за века не облазим,

да и надо ли рыться в твоей-то судьбе:

то ли сволочью был, то ли числился князем,

то ли то и другое мешалось в тебе?

Может, имени-отчества вовсе не дали,

чтоб не ведал про мать и забыл об отце?

Мы-то знаем, что все, что бывает вначале,

не всегда интересно тому, что в конце.

Монумент не всегда и не каждым заслужен,

где заслуга, что выпита чаша до дна?

Тот, кто вовсе никто, – поколеньям не нужен,

ну, а если хоть кто-то, – к чему имена?

Беспощадно звенит о монетку монетка.

Кто бессмертия просит, – едва ли умен,

и представить непросто далекого предка,

уносимого темной рекою времен.

Иоанн Безземельный входит в Россию

Оммаж Ивану Голлю

Смиренно вверившись немилосердью Божью,

забыв, где параллель, а где меридиан,

в степи оголодав, идет по бездорожью

в бор обезлесевший царевич Иоанн.

Здесь небеса пусты, здесь пасмурно и сиро,

у воздуха с водой, да и с землей разброд.

И масло кончилось, и нет ни крошки сыра.

Царевич грустно ест без хлеба бутерброд.

Коль скоро цели нет, – не может быть азарта,

Коль все разрешено, – не отменить запрет.

А двести лет назад составленная карта

расскажет лишь о том, чего сегодня нет.

О странная страна, ты смотришься угрюмо:

Орел, где нет орлов, Бобров, где нет бобров,

Калач без калача с Изюмом без изюма,

Ершов, что без ершей, Ковров, что без ковров.

Одно отсутствие царит по всей округе,

сплошная видимость, встречаешь без конца

без щуки Щукино, Калугу без калуги,

Судак без судака, Елец, что без ельца.

И город Ракобор, не поборовший рака,

и Губино, село, стоящее без губ,

и