Спички судьбы

Виктор Владимирович Хлебников

Юрий И. Крылов

Наталья Рубанова

Вечная поэзия

Велимир Хлебников – русский поэт и прозаик, один из крупнейших деятелей русского и мирового авангарда. Его творчество отличается своеобразным стилем, языковыми экспериментами, поисками новых путей в различных литературных жанрах и формах. Основной предмет его произведений – Россия, ее народ, ее история и природа. В данный сборник вошли стихи и поэмы разных лет.

Велимир Владимирович Хлебников

Спички судьбы

© ООО «Издательство АСТ», 2019

I часть: «Чурель! Чарель!»

«Люди, когда они любят…»

Люди, когда они любят,

Делающие длинные взгляды

И испускающие длинные вздохи.

Звери, когда они любят,

Наливающие в глаза муть

И делающие удила из пены.

Солнца, когда они любят,

Закрывающие ночи тканью из земель

И шествующие с пляской к своему другу.

Боги, когда они любят,

Замыкающие в меру трепет вселенной,

Как Пушкин – жар любви горничной Волконского.

«Мы чаруемся и чураемся…»

Мы чаруемся и чураемся.

Там чаруясь, здесь чураясь.

То чурахарь, то чарахарь.

Здесь чуриль, там чариль.

Из чурыни взор чарыни.

Есть чуравель, есть чаравель.

Чарари! Чурари!

Чурель! Чарель!

Чареса и чуреса.

И чурайся, и чаруйся.

«Я славлю лёт его насилий…»

Я славлю лёт его насилий,

Тех крыл, что в даль меня носили,

Свод синезначимой свободы,

Под круги солнечных ободий,

Туда, под самый-самый верх,

Где вечно песен белый стерх.

«Вечер. Тени…»

Вечер. Тени.

Сени. Лени.

Мы сидели, вечер пья.

В каждом глазе – бег оленя,

В каждом взоре – лёт копья.

И когда на закате кипела вселенская ярь,

Из лавчонки вылетел мальчонка,

Провожаемый возгласом: «Жарь!»

И скорее справа, чем правый,

Я был более слово, чем слева.

«Стенал я, любил я, своей называл…»

Стенал я, любил я, своей называл

Ту, чья невинность в сказку вошла,

Ту, что о мне лишь цвела и жила

И счастью нас отдала ‹…›

Но Крысолов верховный «крыса» вскрикнул

И кинулся, лаем длившись, за «крысой» —

И вот уже в липах небога,

И зыбятся свечи у гроба.

«Бобэоби пелись губы…»

Бобэоби пелись губы,

Вээоми пелись взоры,

Пиээо пелись брови,

Лиэээй пелся облик,

Гзи-гзи-гзэо пелась цепь.

Так на холсте каких-то соответствий

Вне протяжения жило Лицо.

Вам

Могилы вольности – Каргебиль и Гуниб

Были соразделителями со мной единых зрелищ,

И, за столом присутствуя, они б

Мне не воскликнули б: «Что, что, товарищ, мелешь?»

Боец, боровшийся, не поборов чуму,

Пал около дороги круторогий бык,

Чтобы невопрошающих – к чему?

Узнать дух с радостью владык.

Когда наших коней то бег, то рысь вспугнули их,

Чару рассеянно-гордых орлов,

Ветер, неосязуемый для нас и тих,

Вздымал их царственно на гордый лов.

Вселенной повинуяся указу,

Вздымался гор ряд долгий.

И путешествовал по Кавказу,

И думал о далекой Волге.

Конь, закинув резво шею,

Скакал по легкой складке бездны.

С ужасом, в борьбе невольной хорошея,

Я думал, что заниматься числами над бездною полезно.

Невольно числа и слагал,

Как бы возвратясь ко дням творенья,

И вычислил, когда последний галл

Умрет, не получив удовлетворенья.

Далёко в пропасти шумит река,

К ней бело-красные просыпались мела?,

Я думал о природе, что дика

И страшной прелестью мила.

Я думал о России, которая сменой тундр, тайги, степей

Похожа на один божественно звучащий стих,

И в это время воздух освободился от цепей

И смолк, погас и стих.

И вдруг на веселой площадке,

Которая, на городскую торговку цветами похожа,

Зная, как городские люди к цвету падки,

Весело предлагала цвет свой прохожим, —

Увидел я камень, камню подобный, под коим пророк

Похоронен; скошен он над плитой и увенчан чалмой.

И мощи старинной раковины, изогнуты в козлиный рог,

На камне выступали; казалось, образ бога камень

увенчал мой.

Среди гольцов, на одинокой поляне,

Где дикий жертвенник дикому богу готов,

Я как бы присутствовал на моляне

Священному камню священных цветов.

Свершался предо мно