«Колодцев много на Руси…»

Колодцев много на Руси,

Да где же мне любовь крестить —

Любовь бездонную, новорождённую?

В одном колодце – на века

Ведро и сруб – и глубока,

Сладка, легка его вода —

Испей до дна!

В другом колодце – ил тоски;

Крутить верёвку – не с руки:

Гремит ведро, шалит ведро —

Оно громоздко и старо.

Колодец третий подключён

Своим космическим лучом —

К созвездиям, истокам рек,

И к снам, что видит человек.

Но есть колодец – он в тени

Засох и погасил огни.

Скрипучий ворот поседел,

Ведро худое спит без дел.

Осел туман на мшистом дне;

Едва пробился родничок,

Он весь – воды в один глоток.

Но в тяжком сне —

Его бы мне.

В твоих глазах – их свет далёк —

На самом дне есть тот глоток.

* * *

С высоты предвечернего часа

Лист летит над ступенями – вниз,

Забываясь в кружении частом,

Словно в этом чарующий смысл.

Между небом и Волжским откосом —

До аккордов нездешней весны —

Он в тумане летит безголосом

Сквозь мои разветвлённые сны.

Сон и явь он связует навеки,

В нём воздушные встретились реки,

Те, которым над сетью дорог

Дал свое направление Бог.

Знает лист обо всём случайном,

Что разводит и сводит вдруг:

О возвышенном, сложном, тайном…

Попадая из круга в круг,

Он закручен, заверчен – в жажде —

Никогда не достичь земли,

Одержимый мечтой бесстрашной,

Словно солнце, войти в зенит.

* * *

Не надо к высоте прозренья

Ни слов, ни красок подбирать,

Светил разумные движенья

Победной мыслью осязать.

Там, в глубине неисчислимой,

Таиться будут родники,

И отблески неуловимой,

Сквозящей в музыке, тоски.

Захочешь выразить – не сможешь

Смычком по струнам провести —

И вымолвишь невольно: «Боже,

За этот дерзкий взмах – прости».

И там – на зыбкой звёздной грани —

Земную обнаружив нить,

Не надо поцелуем ранить,

Каким захочешь исцелить.

ПРИЗНАНИЕ

Некий мастер из сочных колосьев и трав

Смастерил короля, Самосветом назвав.

Был король разудал и речист,

Треуголкой сложил остролист,

Шпагой сделал ячменное остье,

Нарядился на зависть колосьям.

Он умел излучать удивительный свет,

Жаждал славы, любовных и ратных побед.

И явился к нему бледно-розовый конь,

Ухом пал на готовую править ладонь.

В перестуке копыт появлялись на свет —

За куплетом куплет, за сонетом сонет.

Сочинитель-король, обожавший шутить,

Как-то раз гарцевал по дневному пути.

Пригляделся – дрожит золотая слеза —

На цветке, что похож на живые глаза.

И сказала роса: «Господин, я твоя,

Я умею, как ты, веселиться

И блистать, как твоя небылица».

Но не понял король эту боль, эту роль,

Эту женственность, что изначальна.

И сказал он шутя: «Я не знаю тебя», —

И росинка упала печально.

Был ли это ее молчаливый упрёк —

Но споткнулся коняга о бледный цветок.

ЁЛКА

Она вошла – сокровище лесное,

И вещи расступились перед ней.

Сплелось, смешалось сказочно-родное —

Из серебра, из бусинок огней.

Она вошла – и запахи схлестнулись,

И детству кланялся волшебный мак.

Верхушкою – звездой на карауле —

Был мрак притянут и рассеян мрак.

Приблизилась – и нет её родней!

Шагну навстречу к ней – и струшу:

Как больно колет огоньки и душу!

Она со мной – и душно, беспокойно

Горят огни ответные во мне.

Мы отражаемся друг в друге хвойно,

Растём и ширимся, но не вполне.

И не обнять и не прижать к себе,

Лишь попросить о счастье невозможном.

Как жаль, что долгожданное в судьбе

Мне целовать приходится тревожно.

ПРОЗРАЧНОЕ ДЕРЕВО

Дерево открыто фонарём

От корней до контура верхушки:

Дышит, светит внутренним огнём

На достопочтенные избушки.

Веточка за веточкой парит

В день узорный русского Крещенья.

Зримое с невидимым роднит

Бережное чудо-освещенье.

Принимает сумеречный вид

Всех сомнений горестных утечка,

А в прозрачном дереве манит

Сумеркам подаренная свечка.

СРЕДИ ИГРУШЕК

Крутится ёлка на чёрной пластинке

Старого вечного танго;

Мчится вне времени к звёздной снежинке

Мальчик стеклянный на санках.

Я ощущаю, что уменьшаюсь