В этот год не облетели тополя…

В этот год не облетели тополя…

Или может это мне приснилось?

И природа тоже удивилась —

Зеленели вплоть до ноября —

Что-то в мирозданьи изменилось!

Под моим окном текла толпа

Пастилой по северной столице,

Воровал фотограф выборочно лица

Для настенного календаря.

Для меня же, будто бы вчера,

По тенистой арочной аллее

Двое шли одну мечту лелея;

Надрывалась хриплая труба,

Незадачливых прохожих не жалея.

Липли парочки в кафе к столам,

Прижимаясь взглядами друг к другу.

Разносился гул как сиплый лай:

То ли вырвался на волю попугай,

То ли бабушки ругали общую подругу.

Зажигались звёзды на мосту,

Город плыл в изнеженном тумане,

По каналам катера сновали,

Дамочки в одежде от-кутюр

Тут и там, как маяки, мелькали.

Память затирает остроту,

Чувств и мыслей скомканы сюжеты,

При закатном полыхающем отсвете

Вспыхнула рябина на ветру,

Как вино на накрахмаленной манжете.

Может мне привиделась она?

Может быть и ты вчера приснился?

В этот год не облетели тополя

И рябина гроздьями обвисла.

Я верила в любовь и загадала…

(Стихотворение в прозе)

Я верила в любовь и загадала…

Она

на краешке окна

искристым белым снегом лежала

долго так,

а я витала в облаках,

дрожала, вдруг растает.

Но проходили дни,

а снег на краешке окна лежал, не тая,

и солнца жаркие лучи

не плавили огнём кусочек рая,

нежданного безоблачного счастья.

А тополиный пух кружился,

вьюге подражая,

и тихо так ложился,

укрывая

мою любовь пушистым снегом летним от ненастья.

Он приходил всегда по вечерам…

Он приходил всегда по вечерам.

А я ждала его и сквозь прозрачную, призрачную, стеклянную преграду своей маленькой, но уютной комнатки, отделяющую меня от большого мира, смотрела с неиссякаемой надеждой вдаль, в узкий просвет между высотками. И он приходил, и точно так же уходил, быстро и, казалось, безвозвратно каждый день.

А на следующий день он приходил снова. Такой утончённый, ускользающий и неуловимый, всегда одинокий и всеми забытый, иногда отрешённый и холодный, бросающий свой прощальный, грустный взгляд на наш город, серый, пыльный, понурый и остывающий, но его присутствие делало город веселее. Во всяком случае, мне так казалось. С его приходом город оживал вновь и всё вокруг играло новыми красками. И я радовалась каждому его мимолётному взгляду, каждой его редкой, но такой желанной и ослепительной улыбке.

Я страстно хотела, чтобы он приходил каждый день. Но… Он приходил не всегда. Вернее, всегда, но часто хмурый, обеспокоенный и чем-то встревоженный. Его встревоженность передавалась и мне, и в душе зарождалось какое-то необъяснимое волнение. А иногда он полыхал ярким пламенем страсти и его настроение заряжало и меня, как батарейка, таким же неугасимым огнём. И я с тоскою молила его – не уходи! Задержись ещё! Подольше! Хоть на минутку!

Я просила его, но он опять уходил… Потому что это неизбежно! Ведь такова его природа, его нечеловеческая сущность. А я ждала, потому что я всего лишь человек, а он…

А он – всего лишь всё время ускользающий и каждый вечер возвращающийся в мой усталый и засыпающий город одинокий Закат!

На палубе

На палубе лишь только ты да я,

Ещё, пожалуй, круглая луна

Подмигивает старому мосту.

И ты молчишь, и даже я молчу.

И только тишина звезду качает,

И всхлипывает редкою волной,

И редким криком птицы за спиной

Пугает, невзначай, я полагаю.

А теплоход в прохладный сон ночной

Ныряет за звездой и забывает

В томлении, как свет звезды играет

В глазах его и тает за кормой.

И мы с тобой, вот так же, с тишиной,

Как с палубой, вполне уже сроднились

И даже в чувствах нежных растворились,

Внимая, как качает нас волной.

Пылкость осени

Запрокинула осень в огне руки-просеки,

Разлеглась, растянулась на спелых хлебах,

Ветер рвал тонкий креп, целовал груди острые,

И стонал, и рычал, как всегда, впопыхах.

Осень, страстью полна, отдавалась играючи,

И косил взгляд завистник прощальный закат,

Осень рыжие косы, бесстыдно сгораючи,

Разметала по сопкам,